– Барт, что с тобой?
Паника у нее на лице. Еще бы! Никогда она не говорила мне ничего, кроме лжи. Никому нельзя верить, кроме Джона Эймоса. Хотя он и выглядит как злой колдун, но он честный малый, он хочет, чтобы все в жизни тоже было честно.
– Барт, что случилось? Скажи мне, своей маме!
Я пристально посмотрел на нее. Увидел вновь этот сверкающий водопад волос, эти золотые сети, расставленные на мужчин. Чтобы заставить мужчин страдать. Это ее вина. Это ее грех. Она отняла моего отца у бабушки и «соблазнила» его.
– Барт, не надо ползать по полу. Встань и попробуй пользоваться ногами, ты не животное.
Я запрокинул голову и завыл. Выплеснул в этом вое всю свою ярость, всю ненависть. Бог был несправедлив, когда дал мне ее в матери! Бог был несправедлив, когда сжег заживо в огне моего отца. Надо что-то сделать. Так нельзя. Надо все изменить, чтобы было справедливо!
– Барт, умоляю, скажи мне, что случилось!
Она сделала несколько шагов, протянув ко мне руки, но я не смог бы перенести ее прикосновения ко мне. Нет, никогда больше, никогда!
– Я ненавижу тебя! – закричал я, вскочив на ноги и отпрянув. – Ты больше не сможешь ходить! Ты не прикоснешься ко мне. Ты упадешь и умрешь! Да, ты умрешь, ты сгоришь вместе с этим домом, вместе с Синди!
Я убежал – и бежал и бежал, пока у меня не закололо в боку и не закружилась голова.
Я упал возле стойла Эппла. Силы мои кончились. Здесь, в старом сене, я прятал дневник Малькольма. Я выудил его и стал читать. Он тоже ненавидел женщин, особенно красивых. И не замечал уродливых. Я поднял голову и уставился в пространство. Алисия. Красивое имя. Но почему он любил Алисию больше, чем Оливию? Может быть, оттого, что она шестнадцати лет вышла замуж за его старика-отца, которому было пятьдесят пять?
Алисия дала ему пощечину, когда Малькольм пытался поцеловать ее. Может быть, его отец целовал ее лучше?
Чем больше я читал дневник, тем больше убеждался, что Малькольм преуспел во всем, что он делал и что намечал, кроме женской любви к себе. Это только убедило меня в том, что, раз я так схож с Малькольмом, мне надо раз и навсегда оставить мысль о женщинах. Я вновь и вновь перечитывал его слова, чтобы самому стать таким же властным, беспощадным, как Малькольм.
Имена женщин начинаются с К. Отчего это? Отчего женщины так любят такие имена? Кэтрин, Коррина, Кэрри или, например, Кэнди – весь мир заполнен подобными именами. Как бы я хотел любить свою бабушку так, как прежде; но теперь, когда я столько узнал, я не могу любить ее так же. Она должна была все рассказать мне. Она оказалась такой же лицемерной, лживой женщиной, как они все. Точно так все и сбылось, как Джон Эймос предупреждал меня.
Я чувствовал запах Эппла. Мои уши слышали, как он поедает пищу; я чувствовал, как его холодный нос прикасается к моей руке, – и я заплакал. Я плакал так отчаянно, что мне захотелось сейчас же умереть, чтобы очутиться там, где Эппл. Но Эпплу там тоже не хватает меня. Он должен был показать… должен был показать, что страдает вместе со мной. А он будто нарочно радовался и был виноват передо мной. Он изменил мне: он позволял бабушке кормить себя. Он сам виноват. И Клевер тоже мертв. Задушен и засунут в дуплистый дуб.
Как же мне плохо.
Думая об этом, я настолько истощил свои силы, что заснул. Мне снился любящий меня Эппл. Я проснулся, когда уже почти стемнело. На меня, усмехаясь, смотрел Джон Эймос:
– Привет, Барт. Тебе одиноко в стойле Эппла?
Джон Эймос не заметил, что у него на усах повис клок сена.
– Джон Эймос, как Малькольм сколотил свое состояние? – спросил я, скорее чтобы посмотреть, упадет ли сено с его усов, когда он заговорит.
– Он был умнее тех, кто хотел помешать ему.
– Помешать в чем?
– Помешать получить то, что он хотел.
Сено не падало.
– А что он хотел?
– Все. Все, что еще не было его собственностью. А чтобы приобрести то, что не принадлежит тебе, надо быть беспощадным и целеустремленным.
– Что значит быть беспощадным?
– Сделать все, что возможно, чтобы заполучить то, что хочешь.
– Сделать все?
– Все, – повторил он. – И никогда не жалей тех, кто стоит на твоем пути, попирай их ногами без сомнения. – Он пристально взглянул мне в глаза. – Даже если это члены твоей семьи. Потому что и они так же поступят с тобой, если ты встанешь у них на пути. – Тут он хитро улыбнулся. – Ты ведь догадываешься, что рано или поздно твой доктор понемножечку, так что ты и не заметишь, возьмет над тобой полную власть и упечет тебя в больницу. Вот что готовят твои родители: хотят избавиться от мальчика, с которым слишком много проблем.
Детские слезы обиды выступили у меня на глазах.
– Никогда не показывай своей слабости слезами – это дело женщин, – жестко прищурился на меня Джон Эймос. – Будь тверд, как твой дед, Малькольм. Ты унаследовал много его генов. Если ты и дальше пойдешь по этому пути, то вскоре станешь таким же властелином, как Малькольм.
* * *
– Где ты шлялся, Барт? – напала на меня Эмма, едва я появился. Взгляд ее постоянно был брезгливым, даже когда я только что вымылся. – В жизни не видела мальчишку, способного запачкаться быстрее. Взгляни на свою рубашку, на свои штаны, а руки, а лицо! Поросенок, вот ты кто. Что ты там делаешь: купаешься в грязевых ваннах?
Не отвечая, я прошел через холл в ванную. Мама взглянула на меня через дверь, когда я проходил. Она сидела за столом.
– Барт, я искала тебя. Ты исчез на несколько часов.
Это мое дело, а не твое.
– Барт! Отвечай же.
– Я гулял.
– Я знаю. Где?
– Возле ограды.
– Что ты там делал?
– Копал.
– Что копал?
– Червей.
– Зачем они тебе?
– Для рыбалки.
Она вздохнула:
– Уже поздно, и я против того, чтобы ты ходил на рыбалку один. Попроси отца, может быть, он возьмет тебя на рыбалку в субботу.
– Он не возьмет.
– Почему ты так уверен?
– Потому что ему всегда некогда.
– У него будет время.
– Нет. У него никогда не будет времени.
Она снова вздохнула:
– Барт, послушай. Он доктор, и у него много пациентов. Они все – больные люди. Ты бы ведь не хотел, чтобы они страдали?
А мне какое дело? Лучше пойду рыбачить. Слишком много в этом мире людей, особенно женщин. Я сорвался с места и подбежал к ней, зарывшись лицом в ее колени.
– Мама, пожалуйста, выздоравливай поскорее! Я с тобой пойду на рыбалку! Теперь у тебя нет танцев и репетиций, и ты можешь делать все, на что у папы никогда нет времени! Ты теперь сможешь проводить со мной все время, что проводила с Джори в танцах. Мама, мама, прости меня за все, что я сказал тебе! – Я рыдал у нее на коленях. – Я не могу ненавидеть тебя! Я не хочу, чтобы ты упала и умерла! Просто иногда я становлюсь злым и не могу остановиться. Мама, пожалуйста, прости меня и забудь все, что я сказал.
