С уходом отца вся работа легла на плечи матери. Для нее наступило тяжелое время. Для меня с началом войны тоже кое-что изменилось: уроки в школе часто срывались, их уже не воспринимали так серьезно; зимние каникулы растянулись: возникли проблемы с отоплением классов; молодых учителей призвали в вермахт, их заменили старики-пенсионеры. Школы в то время разделялись для мальчиков и для девочек, совместного обучения, как теперь, не существовало. Для нас, мальчишек, любимым занятием стали поиски осколков гранат – побочный продукт бомбежек. В табачных или обувных магазинах мы выпрашивали коробки из-под сигар или обувные картонки, куда складывались найденные сокровища. Придя в школу, первым делом доставали не учебники, а наши коробки, и начинался оживленный обмен: за гнутый осколок давали пять простых и т. п.
Решительный перелом в моей жизни наступил в 1940 году: как особо одаренный ученик, я попал в кандидаты для продолжения учебы в педагогическом училище (Lehrerbildungsanstalt (LBA).
(Педучилища создавались по австрийскому образцу, согласно указу Гитлера от 1940 года. Они просуществовали до конца войны. Их создание обуславливалось острой нехваткой учителей, в том числе вследствие призыва в вермахт, потерь на фронте. В учащиеся набирались дети из малообеспеченных семей, показавшие хорошие успехи в спорте и в учебе. Новым, в сравнении с австрийским образцом, явился перевод учащихся на казарменное положение. Помимо любви к казарме, присущей тоталитарному режиму, такой перевод преследовал цель освободить малоимущих родителей от затрат: в интернатах все расходы (форма, питание, проживание, карманные деньги, обучение) брало на себя государство. В одной из речей по поводу педучилищ, произнесенной в 1943 году, Гитлер заявил: «Мои мужчины не нужны мне в школе, для этого у меня есть мои женщины». Так что, вероятно, существовали и иные планы будущего использования выпускников. – В.К.)
Я в то время и не подозревал о наличии у меня каких-то способностей. Правда, я был прилежным учеником, учился легко и с охотой. Герр Нитцш, отбиравший кандидатов, относился ко мне с симпатией. Было ему где-то 72–75 лет. Успев пожить на пенсии, он теперь возвратился в школу, т. к. молодые учителя ушли на фронт.
Особо хочу подчеркнуть, что «карьера» в Юнгфольке не имела никакого отношения к делу. Педагогические училища не стоит путать со школами Адольфа Гитлера (Adolf-Hitler-Schulen (AHS) и Национально-политическими воспитательными учреждениями (National-politischen Erziehungsanstalten) – те готовили совсем другие кадры. Я с детства отличался в спорте, мои успехи – уже через год после приема в Юнгфольк я стал югендшафтсфюрером (= командир звена, обычно 10–15 человек. – В.К.) и, позднее, в 13 лет, юнгцугфюрером (= командир отряда из трех звеньев. – В.К.) – объясняются этим обстоятельством. Сегодня о таких вещах как-то не принято говорить, существуют разные мнения по их поводу. В наше оправдание замечу, то время несопоставимо с теперешним в отношении информации. Что мы знали? – Кино. Каждый сеанс начинался с Вохеншау (Wochenschau – «Недельное обозрение», пропагандистский киножурнал. – В.К.). Тогда в одном Шпандау насчитывалось не меньше полутора дюжин кинотеатров, теперь их всего два, да и в тех негусто зрителей. Телевидения, Интернета – ничего такого не было, а потому отсутствовала и возможность получить альтернативную информацию.
Для меня учеба в педучилище означала отъезд из дома, переселение в интернат, что мне совсем не улыбалось. Я посоветовался с матерью. Помню, мать копала картошку – дело было осенью 1940 года. «Подумай хорошенько, – сказала она, – мне в свое время было сделано аналогичное предложение, и я до сих пор раскаиваюсь в том, что отказалась. Конечно, теперь я Мастер птицеводства – на жизнь, однако, можно зарабатывать и другим способом». Поразмыслив, я решил не торопиться с отказом.
Так я попал на три недели в так называемой отборочный лагерь (Musterungslager) Церпеншлойзе (Zerpenschleuse) к северу от Берлина, где, не особо на это рассчитывая – я все еще не относился к делу всерьез, – оказался в числе успешно выдержавших испытания. Мне пришла повестка на Пасху 1941 года явиться в нижнесилезский Либенталь (Liebenthal, ныне Любомеж в Польше. – В.К).
Либенталь – городок в живописной местности у подножия Йизерских гор. Здесь я провел два года. Педучилище размещалось в массивных трехэтажных зданиях бывшего бенедиктинского монастыря. Кроме училища, в городке имелась классическая гимназия, с нами никак не связанная. Да и вообще, контакт с населением отсутствовал. Из местных нас интересовали лишь красивые девушки, их было немного. Чем мы были заняты? Учебой, работой, спортом. На иное не оставалось ни времени, ни сил. Подъем в шесть; обязательная пятикилометровая пробежка в любую погоду, 2,5 км в сторону гор, 2,5 – обратно; первый завтрак в семь утра; заправка постелей, уборка; затем, ежедневно, шесть – семь часов занятий по учебной программе с перерывами для второго завтрака и работ по училищу – домашние задания выполнялись во время уроков; обед и за ним от двух до четырех часов спортивных занятий; ужин; в десять часов вечера отбой. В свободные дни обычно играли в гандбол или фистбол (Faustball). Четыре года я занимался боксом, из-за проблем со зрением бокс пришлось оставить. В училище моим видом спорта стал гандбол.
Мы разделялись по группам-землячествам – отдельно саксонцы, силезцы, берлинцы, судетские немцы и т. д., общение замыкалось, как правило, рамками землячества. Со всеми преподавателями были на «ты». Тем не менее вольности не допускались. Дисциплина поддерживалась железная. Иногда своеобразными методами. Помню, мы как-то пробыли в воде полтора часа вместо положенных 45 минут. Физрук поймал нас: «Хоп, иди сюда! Ложись на мое колено!» – каждый нарушитель получил по два шлепка с оттяжкой по мягкому месту. Чего-чего, а силы у физрука хватало. Ладонь, как лопата.
Чему нас учили? Я знаю, что вы хотите узнать. Нет, никаких идеологических дисциплин нам не преподавали. Да и по линии Гитлерюгенда, куда мы автоматически переходили с четырнадцати лет, с нами в училище никакой работы не вели. Наверно, в Школах Адольфа Гитлера обучение выглядело иначе, но я там не был, а потому и сравнить не могу. Конечно, истории, начиная с 1848 года, и частично географии нас учили несколько по-другому, чем сейчас. Но это и все. А так – обычная школьная программа: кроме истории, географии у нас были немецкий, английский. Очень много времени отводилось на спорт, а также музыку. Это, во-первых, хор, затем, каждый из нас должен был научиться играть на музыкальном инструменте; на выбор предлагались фортепиано, скрипка или флейта. Не чувствуя в себе музыкальных способностей, я выбрал флейту: казалось, будет полегче.
Раз в десять дней или в две недели училищный хор давал выездные концерты в лазаретах для раненых и медсестер. Мы пели, конечно, «Deutschlandlied», народные и патриотические песни. Но наибольший успех неизменно сопутствовал шуточному репертуару, песенкам вроде «Je hoeher der Affe steigt. Je mehr er den Hintern zeigt» («Чем выше взбирается обезьяна, тем лучше видна ее задница» – старая немецкая поговорка + начальные строфы шуточной песенки. – В.К). Зал взрывался от хохота, нас без конца вызывали на «бис».
