Уже шагая по аллее, Шептицкий почуял за спиной тяжелую поступь своих солдат, обернувшись, он, еле сдерживая слезы, приказал троим самым старым воинам:
– Останьтесь с полковником.
Когда те ушли, хорунжий, памятуя, что дорогие, с кремневым замком пистолеты во всем отряде есть только у него, распорядился:
– Зажгите факелы, чтоб побыстрее пистоли запалить. Теперь таиться не имело смысла, и Гжегож решил идти напролом.
30
Как только Мечислав унес Елену, Вишневецкий повалился на постель. Страх понемногу отпустил его черную душу, раскинувшись на ложе, которое еще хранило тепло прекрасного женского тела, он неожиданно почуял зависть и ощущение большой утраты.
– А жаль, славная жена была у тебя, Станислав. Я б с такой давно уже корону на голове носил, – прошептал Казимир.
Какая-то неведомая сила толкнула князя к окну. Несколько минут злодей глядел на освященную холодным лунным светом аллею, по которой унесли его очередную жертву. Когда из-за ограды раздался одинокий пистолетный выстрел, Казимеж понял, что это пан прикончил красавицу-колдунью и, превозмогая боль в пораненных губах, снова прошептал:
– А жаль.
Он уже собрался ударить в колокольчик, чтоб вызвать лекаря, как вдруг калитка распахнулась, в сад вошел высокий человек, а за ним еще десятка три вооруженных людей. При свете факелов, которые зажгли ночные гости, Вишневецкий без труда признал литовских шляхтичей.
– Озорчук пожаловал, – ужаснулся трусоватый нелюдь, однако, приглядевшись к по-юношески стройному предводителю литвинов, сразу же уразумел – это не полковник. Хотя при всем при том готов был клясться чем угодно, что раньше где-то уже видел этого офицера.
Истошно вопя:
– Стража, ко мне, литвины подлую измену затевают, – князь выбежал из спальни и столкнулся с Морожеком. Кое-как сообразив, что перед ним главный его телохранитель, Казимир вцепился в Зигмунда обеими руками, брызгая кровавою слюной, он жалобно запричитал:
– Задержи их, ради бога, они уже сюда идут, убить меня хотят.
Как только где-то вдалеке ударил выстрел, начальник стражи сразу побежал к Вишневецкому, чтоб доложить о поднятой Мечиславом тревоге да получить дальнейшие распоряжения. Вид смертельно перепуганного, пораненного повелителя дал ему понять – дело предстоит нешуточное. Морожек был довольно смелый, опытный воин. Выбежав из княжеских покоев через черный ход и увидав идущих к замку мстителей, он не растерялся, а приказал своим бойцам встать за деревьями по обе стороны аллеи. Но все же ему было далеко до Шептицкого. Причудливо сочетавшиеся в Гжегоже чувственность и отчаянность проявлялись наилучшим образом в бою. Еще не видя затаившегося врага, хорунжий сердцем ощутил его смертельно опасную близость. Не останавливаясь, прямо на ходу, Гжегож перестроил свой отряд в две шеренги, чем сделал его малоуязвимым для удара из засады. Как только впереди блеснули в лунном свете стволы вражеских мушкетов, он скомандовал:
– Пали!
Первая шеренга, дав залп, не стала дожидаться ответного огня, а сразу бросилась в атаку. Вторая немного приотстала и принялась на выбор расстреливать противостоящих их товарищам противников.
Они, конечно, победили бы. Где было изумленным столь необычной манерой боя, потерявшим в один миг чуть не треть своих бойцов, охранникам Казимежа тягаться с ветеранами былых сражений, прославленными литовскими рыцарями, которых столь искусно вел в бой их верный друг и командир поляк Шептицкий. Под ударами шляхетских сабель гайдуки Морожека стали отходить к замку. Отчаянная троица: Гжегож, Ежи и Марцевич были уже в нескольких шагах от двери, через которую выбежал Морожек, когда случилось то, чего так опасался хорунжий.
Потревоженные выстрелами многочисленные гости Вишневецкого, что остались ночевать в саду, начали сбегаться к месту сражения. Услышав крики охранников «На помощь! Литвины взбунтовались, князя Казимира убить хотят!» они тут же стали ввязываться в схватку на стороне обороняющихся. Поначалу им лишь удалось остановить стремительный натиск нападающих, но на смену тут же перерубленным, вусмерть пьяным немчинам с малороссами уже бежали смельчаки мадьяры и боевитые польские шляхтичи. В большинстве своем это были бывалые бойцы, проведшие, как и собратья Гжегожа, половину жизни в нескончаемых войнах.
И под напором чуть не впятеро превосходящей вражьей силы отряд Шептицкого начал отступать, густо устилая свой обратный путь телами врагов и друзей. Когда в живых осталось не более десятка человек, а окрыленный воинской удачей Морожек стал вопить:
– Отсекайте от ворот мятежников, не дайте им уйти! – рубившийся плечом к плечу с хорунжим Ежи, зажимая рану на груди, из которой при каждом вздохе вырывались кровавые пузыри, начал оттеснять Шептицкого назад. Принимая на себя предназначенные ему удары, он глянул на хорунжего такими же синими, как у Еленки, глазами и почти с мольбою попросил:
– Бегите, пан хорунжий, спасайте пани Елену.
– А ведь парень-то в принцессу нашу влюблен, через то и погибает. Наверно, смерть ради любви самая легкая, – подумал Гжегож. Он уже видел – бой проигран и Вишневецкого ему не достать. Однако мысль оставить своих солдат да ценой их жизней обрести спасение была противна и уму и сердцу отважного рыцаря. Видя, что Шептицкий не собирается бежать, Марцевич повернул к нему свою окровавленную с отрубленным ухом голову и, как старший младшему, строго приказал:
– Гжегож, уходи. Ян без нас с места не сдвинется. Хочешь, чтоб Еленка снова в лапы к Казимиру угодила? На кой черт тогда мы столько людей положили и вообще все это затеяли?
Своенравный вахмистр, как всегда, был прав. Срубив шибко рьяно наседавшего на них мадьяра, хорунжий, особо не надеясь, что в шуме боя его кто-нибудь услышит, тихо, но уверенно пообещал:
– Держитесь, я сейчас вернусь, – и побежал к калитке. Отворив ее, он оглянулся. Враги уже рассекли их строй и добивали уцелевших одиночек. Однако Ежи с Марцевичем еще держались. Встав спина к спине, холоп и вахмистр лихо отражали сыпавшиеся на них со всех сторон сабельные удары.
31
В роковые часы жизни человеческой чины да титулы не значат ничего. Увидав бегущего ему навстречу Яна, хорунжий точно так же, как совсем недавно вахмистр, распорядился:
– Назад, – и чуть не силой затолкнул Озорчука в карету. Старики шляхтичи все поняли без слов – один взобрался на козлы, двое на запятки, заменив побитую канцлерову челядь. Разноязыкие крики победителей раздавались уже около ограды, а потому нельзя было медлить. Вскочив в карету, Гжегож глянул на принцессу их гибнущего по ту сторону стены рыцарского братства и рассудительно сказал:
– Ян, беги, спасай Еленку. В княжьей вотчине да на хуторе не задерживайтесь. Вишневецкий непременно в мятеже нас обвинит, еще Станислава на тебя повесит. Я его повадки гадючьи знаю, – кивнул хорунжий на труп Воловича. Говоря это, он торопливо заряжал свою старую пистоль и дареные канцлером пистолеты. – В Польше оставаться вам никак нельзя, бежать отсюда надо.
