– В смысле?..
– В том смысле, что нагрели нас. Я нашел покупателей через одного мужика. Он подавальщиком работает, шашлыки разносит на станции, прямо у путей. Обещал найти желающих приобресть стволы. Ну, они оказались бандюками из-под Ржева. Я показал им автоматы, винтовки. К нашим ППШ и винтовкам я сам на токарном станке ложа и приклады сделал. Железо отдраил, прочистил, смазал. Одно слово: подготовил, как на выставку. Одобрили, проверили – все действует, хоть сейчас в бой. Уговорились о цене.
– На «Шевроле» хватило? – засмеялся Морхинин.
– Какой там! Жмоты те еще попались. Они говорят: «Если только вякнешь, мы тебя ментам сдадим. А лучше, в натуре, сами где-нибудь в лесу закопаем. Иди, говорят, и молись, что живой остался. Нам одни знакомые пацаны рассказали, как ты их чуть гранатой не взорвал. Не отнекивайся. Ты это был, больше некому. И с тобой напарник с автоматом. Так что исчезни, пока мы добрые». Я вижу: делать нечего, плюнул и пошел.
– Значит, зря мы с тобой двое суток упирались, – Морхинину было действительно досадно. – Эх, зачем ты, Алексей, все это затеял? Раз нет нормальных покупателей…
– Ну я все-таки не совсем уж простак, – криво усмехнулся Алеха. – По одному автомату – нашему и немецкому – я припрятал. Оставил и одну винтовочку, и вальтера сохранил.
– Что ж, хорошо: хоть что-то осталось… – с некоторой надеждой произнес Морхинин. – А вообще брось ты копанием заниматься. Попадешься – или посадят власти, или убьют бандиты. Мне тебя жалко будет, мошенника.
– Спасибо за сочувствие, – Алеха поклонился клоунски, даже снял кепку и подержал на отлете. – Автоматы, винтовку, немецкий кинжал я договорился одному богатею сбыть. У него дача неподалеку, целый дворец из красного кирпича. И он, видишь ли, имеет коллекцию старинного оружия… Он мне все показал, ничего не боится. У него охрана. В общем, с Великой Отечественной у него, у богатея-то, вроде ничего не приобретено. И он мои автоматики и винтовочку с радостью берет.
– Так ведь на «Шевроле» не хватит, – сказал Морхинин, понимая, что денег на издание стихов ему не видать.
– Но на мотоцикл с коляской думаю заработать. Ты уж, – вздохнул Алеха, – меня прости, Валерьян. Мне транспорт нужен позарез. Иначе не выжить. Работы нет, заработка нет. Лес пилить и без меня хватает народу. Начальство местное такими, как я, не интересуется. Хочешь воруй, хочешь наркотой торгуй, хочешь грабь… Еще можно дачи строить. Да приезжие из Азии постепенно это дело к рукам прибирают… Такие вот пироги.
Он достал аккуратно завернутый в чистую тряпицу вальтер.
– Мне? – растерялся Морхинин, и сердце у него почему-то заныло.
– На память, – подтвердил Алеха. – Работает отлично, как новенький. Я проверял. Конечно, избави тебя Бог от бед, а все-таки… В обойме шесть пуль. Как стрелять – знаешь?
В Москве Морхинин взялся за писание новых повестей. Будто хотел доказать самому себе, что запретное копание в лесной чаще и даже церковное пение не могут упразднить его писательскую фантазию.
В одной из них пожилой человек случайно обращает внимание на жильцов, снимавших соседнюю квартиру, и убеждается в том, что это активные деятели наркотрафика. Постепенно он понимает, какую роль в этом спектакле играет консьержка у него в подъезде и даже его собственная жена, запутавшаяся среди интриг и угроз. Он взваливает на себя роль карателя и убивает жену, применив отточенную отвертку. Разум его мутится, не в силах превозмочь страх и отчаяние. Наконец убийца видит в окно, как возле подъезда останавливается милицейский УАЗ, из которого выходят опера. Не находя способа избежать ареста, герой Морхинина прыгает с шестнадцатого этажа.
«– Детектив! – воскликните вы укоризненно. – Так что же ваш Морхинин разливается в осуждающих сентенциях по поводу популяризаторства детективов?»
Иногда Морхинин оставлял прозу, вскакивал из-за стола, ходил по комнате и сочинял рифмованную дребедень, которая, конечно, уничтожалась, а наш сердитый прозаик усаживался за следующую повесть.
В общем, в один день, сложив детектив, исторический рассказ, фантастическую повесть и старый очерк о Дорохове, Морхинин неожиданно присел к столу и на отдельной бумажке написал воинственно:
Страшитесь же, враги, Чудовища, химеры… Да будет месть права — Без жалости, без меры…
Он взял кейс с образцами своей продукции (уже распечатанными Тасей и перенесенными на дискеты) и поехал на метро к тому почти сплошь стеклянному зданию, где на двадцати пяти этажах расположилось множество разнородных офисов и несколько журнальных редакций.
Узнав в вестибюле, где находится журнал «Поиск», он с удивлением убедился: журнал по-прежнему существует со времен публикации его «Венуси», и редактор у него неизменный.
Морхинин поднялся на двенадцатый этаж. Постучал в одну из безликих дверей с приклеенной буквой «П»… Перед стопой распечаток корпел все тот же худощавый зачинатель «Поиска», но уже слегка седоватый. Он быстро читал печатные строчки и, не поднимая глаз, спросил:
– Вы ко мне?
– Да… Я в свое время напечатал у вас повесть… о девушке-роботе… Называлась «Венуся»…
– Я помню вашу повесть, – прервал его Кузин, все так же не поднимая глаз. – Морхинин?
– Да… Но ведь прошло десять лет. Вы помните? Неужели?
– Хорошая повесть. Большая литература. Нам бы теперь попроще. Что у вас?
Морхинин перечислил принесенные распечатки, глядя с умилением на Кузина, который в ответ посмотрел на него холодным взором профессионала-предпринимателя. Достав из кейса, Морхинин отдал свое добро Кузину. Тот предложил подождать пятнадцать минут и побежал глазами по его строчкам.
– Александра Германовна! – через четверть часа громко позвал Кузин. – Дискеты есть? – обратился главред к Морхинину.
Автор торопливо кивнул. Вошла румяная дама в брючном костюме.
– Слушаю, Евгений Борисович.
– Я беру все четыре вещи Морхинина. Будут выходить по одной в каждом следующем номере.
Морхинин рассказал Тасе о своем успехе в журнале «Поиск». Тася радовалась, когда фантазия Валерьяна приносила плоды. Ее лицо, не лишившееся с годами миловидности, хотя несколько пополневшее, светилось от сознания общей победы. Даже румянец разлился по щекам с еще не отошедшим летним загаром. Когда Тася улыбалась, от ее глаз разбегались тонкие морщинки-лучики.
Были у Морхинина в свое время тайные мысли о расставании. Однако он так и не решился на этот шаг. Перетерпел и как-то обвык. Видимо, Валерьян все-таки по-настоящему жалел подругу. А ведь «жалеть» по-русски то же самое, что «любить». «Надо бы хоть обвенчаться, – говорил себе Морхинин. – А то помру в один прекрасный день, и Тася останется без почетного статуса вдовы. И в ЗАГС нужно обязательно».
Он сказал Тасе об этом. Она улыбнулась смущенно:
