— Я сначала говорил намеками, потом стал откровеннее… Но Кармелита думала, что я шучу. А когда все поняла, то, судя по словам Рамона, была глубоко оскорблена. Наверное, тогда и возник план мести, причем Рамон и Кармелита, похоже, действовали сообща.
— Не понимаю людей, — сказала Эмма, — которые злыми кознями надеются вернуть потерянную любовь.
— Подлость берет верх как раз над теми, guapa, кто не понимает подлости.
— Значит, ты до сих пор не задумывался о причинах, по которым я покинула Испанию?
Луис отрицательно покачал головой.
— Я ведь не усомнился, что письмо писала ты. И оставался при убеждении, что ты возненавидела меня из-за пожара. В конце концов, я стал думать, что полученная тобой травма повлекла за собой своего рода психоз. Но иногда я замечал, что в тебе просыпалось прежнее отношение ко мне. А когда мы сблизились, я поверил: твоя ненависть отступила. Пусть на время… Знаешь, наверно, мы оба виноваты в том, что, прибавив к двум два, получили девять.
— Девять? А почему не пять? — прошептала Эмма.
— Мне кажется, что мы тот тип людей, у которых ошибки получаются крупнее, чем у других. У кого-то два плюс два дают в сумме пять, а у нас с тобой — девять.
Лицо Эммы светилось счастьем. Вот теперь она могла верить Луису. Она должна была раньше прислушаться к своему сердцу, это спасло бы ее от стольких огорчений! А как ужасно она себя с ним вела! Но все это вдруг забылось, когда он поцеловал ее.
— Я хочу удержать тебя здесь. Мне страшно, что может вернуться кошмар. Вдруг ты опять заговоришь о своей ненависти?
— Прости меня, Луис. Не знаю, как ты еще можешь любить меня…
— Ты единственная, кого жаждала моя душа и все мое существо. И в ту первую нашу неделю не ты одна страдала от любви!
Эмма нахмурилась.
— Но ведь если бы не умер дон Рафаэль, ты отправил бы меня в Мадрид, расплатился со мной — и все…
Луис вздрогнул, потом улыбнулся.
— Видишь ли, ты не похожа на всех тех женщин, которых я встречал прежде. Общаясь с тобой, я не мог не перемениться. У вас в английском языке есть выражение, очень подходящее для моего состояния: ты сдула мой ум, как ветер, guapa!
— В нашем языке нет слова guapa.
— Значит, я обогатил английский язык. — Он наклонился к ней и нежно поцеловал в губы. — Это было совсем новое для меня состояние, ничего подобного с Амандой я не переживал, но первое время она все же незримо между нами присутствовала. Мне надо было какое-то время побыть без тебя, чтобы разобраться в своих чувствах.
— Я могу это понять. Но как же мне было больно от того, что ты так легко от меня отделался! И потом эти твои рассудочные разговоры об экспериментах!
Луис мучительно застонал.
— Как тебе объяснить… Знаешь ли ты, что это значит для любого мужчины, когда в его постели лежит женщина, прекрасная, желанная женщина? Просыпаться по утрам и обнаруживать, что их руки и ноги переплетены? Я терял рассудок от желания… Но ты была так чиста, так невинна! Я обнаружил, что в самых потаенных недрах моей души еще жив образ чистоты. И потом — я ведь обещал не домогаться твоей близости. Наверное, это было бы восхитительно, ни с чем не сравнимо. Но я уже никакими силами не смог бы вернуть твое доверие.
— Ты сделал это в день моего рождения, потому что уже не думал, что я сохранила невинность?
Луис покачал головой.
— Мысль о твоей близости с Брэдом разрывала меня на части, но… Почти год мы были врозь, я не сомневался, что твоя невинность потеряна. И я сделал то, чему настало время. Мы сблизились, и мне показалось, что ты больше не ненавидишь меня и не винишь. Конечно, мне было безумно тяжело думать о твоем романе с Брэдом. Но я должен был вычеркнуть это из моего сознания. Я мечтал придать нашим отношениям новую глубину, и вот тогда, в день твоего рождения, для этого подвернулся подходящий случай.
— Это, наверное, очень дурно, что я вела себя на манер искушенных любовниц?
— Спасибо за все, что было, но я вижу в тебе жену, а не любовницу.
— Я не уверена… — начала было Эмма и замолкла.
— В чем? Скажи мне, guapa. — Он приподнял ее подбородок и заглянул в самую глубину глаз. Ей больно было видеть в его взгляде уныние. — Ты говоришь, что не уверена — в чем? В том, что тебе нужен этот брак?
Он прочитал в ее глазах ответ и убрал руки, потом откинулся на диване, закрыл глаза, сжал кулаки.
— Должна была случиться самая важная перемена в моей жизни, а я на каждом шагу мешал ей осуществиться.
— Но и на мне немалая доля вины.
Эмма смущенно взяла его за руку. Луис открыл глаза и спросил:
— Ты не думаешь, что со временем могла бы полюбить меня чуть больше?
— Нет, Луис, — она сжала его руку, — я уже сейчас люблю тебя так, что сильнее некуда.
— Тогда в чем дело?
Он выглядел совершенно растерянным. Эмма вздохнула. Это было так тяжело, так болезненно, но она должна слушаться своего разума.
— Я не могу за тебя выйти, Луис.
— Почему? — Боль застыла у него в глазах. — Ведь того, прежнего Луиса больше нет. Поверь мне!
— Иногда, Луис, и мне так кажется, но этого не может быть.
— Очень даже может! — Он взял ее руку и успокаивающе постучал пальцами по ней. — Что во мне по-твоему осталось прежним?
Эмма закрыла глаза. Сила сопротивления убывала. Но ей во что бы то ни стало надо быть сильной. Она вырвала руку.
— Как мне оправдаться, если ты не желаешь мне ответить? — спросил Луис.
— Я не могу избавиться от мысли, что ты не будешь мне верен. Кто-то мог бы через это перешагнуть, а я нет. Измена меня убьет, я слишком тебя люблю. — Она посмотрела на Луиса и с удивлением увидела на его лице веселую улыбку… — Не улыбайся! Я ведь не только сама была бы убита, а и тебя потащила бы за собой! — почти истерически закричала она. — И это ничуть не смешно.
— Совсем не смешно, — согласился он.
— Тогда над чем ты засмеялся?
— Я думал, что у тебя и вправду есть серьезные причины мне отказать. А когда узнал, в чем дело, вздохнул с облегчением.
— Для меня, Луис, это самое серьезное препятствие. — Ей хотелось кричать, но она произнесла эти слова спокойным голосом. А потом все-таки замахнулась на него, и он, перехватив ее руки, завел их ей за спину.
— Поверь, Эмма, с тех пор, как во мне шевельнулось чувство к тебе, любовные приключения стали мне не нужны. Я настроен на верность тебе. Поначалу мне думалось, что воздерживаться будет трудно, а оказалось — легче легкого.
— Я тебе не верю. Наш преподаватель часто приносил нам испанские журналы, мы их читали на занятиях. Ты там упоминаешься без конца. И это ужасно.
