Максим видел, что Редан не лжёт, однако верить в то, что такое может происходить в России-матушке, отказывался. Даже после спалённой Москвы. Даже после Ордена и беседы с мёртвым знахарем.
В завершение рассказа Редан решительно вздёрнул подбородок и заявил:
- Господа! Пока я находился на той стороне, происходящее казалось естественным и не выходящим за рамки нормальной жизни. Но, опустившись до самого предела унижения, будучи загнанным в угол – да что там в угол, под стол! – я приобрёл иной взгляд на вещи. Не могу и не хочу более быть ни с Орденом, ни с людоедами.
Юношеский пафос слов не оставлял места, где могла бы затаиться неискренность. Максим с Фёдором переглянулись. Последний чуть заметно кивнул.
- Илья! – позвал Максим. – Быстренько сбегай, вызови ко мне полковника Жерве. Но прежде окажи милосердие пленному. Там ведь ещё оставалась мазь, что покойный Лех Мруз для моей ноги давал?
Полковник вышел из избы, остановился на крыльце и вдохнул всей грудью морозный воздух. Рядом неслышно появился Толстой.
- Как думаешь, – спросил его Максим, – одного батальона хватит? Или не рисковать и всем полком ударить по этим «чёрным пионерам»? Вдруг, их не семьдесят окажется, а больше?
- Обойдёмся батальоном. Своих ополченцев тоже хочу прихватить. Лишний раз понюхать пороху им не помешает, – Американец сплюнул под ноги, а потом спросил с невиданной доселе робостью:
- А что, Максимушка, полагаю, ты испытываешь ко мне самые дружеские чувства?
Крыжановский с удивлением воззрился на компаньона. Он действительно считал, что, послав Фёдора, судьба решила таким образом восполнить ему потерю Мишеля Телятьева.
- Хочу, чтоб ты узнал одну вещь, – продолжил Толстой. – Всё никак не решался, а нынче самый moment favorable[149] настал. Отец Ксенофонт сказал, что в том нет великого греха, но ты, по моему разумению, лучше рассудишь, – слова выходили из графа тяжело, рывками. – Это касается предмета нашей дуэли – обезьяны Наташки. Нет-нет, я не жил с ней как с женщиной…, а жизнью обязан потому, что тогда, на острове, сдох бы с голода, ежели б не убил и не съел её. Перед тобой – ogre! Ogre, который в трудную годину способен сожрать друга!
Глава 2
Грустная песня цыган
5 (17) ноября 1812 г.
Безымянный хутор близ города Красный Смоленской губернии
В сумерках третий батальон лейб-гвардии Финляндского полка, усиленный ротой ополченцев, вошёл в лес.
Редана, ослабевшего от выпавших на его долю лишений, Крыжановский усадил к себе в сани. Перед самым началом экспедиции француз принял добрую чарку коньяку, и этим во многом объяснялось то обстоятельство, что в несчастном покуда ещё теплится жизнь.
Скрипят полозья. Рядом топает Ильюшка, ведя под уздцы запряжённого в сани могучего битюга. Впереди, рассыпавшись цепью, ведут разведку ополченцы, а позади мерно хрустит снегом изрядно растянувшийся строй гвардейцев. Идут тихо, лишь иногда переговариваясь вполголоса.
- Скажи-ка, дядя, а людоеды, оне, чай, арапы будуть? – спрашивает кто-то.
- Вестимо, арапы, а ты что же, никак испужался, аника-воин? – доносится бас Коренного.
- Да нет же! Я вот чего хотел узнать – дело-то к ночи, а ну, как темнота не дасть этих нехристей как следует разглядеть? Куды прикажешь колоть штыком?
- Экий ты дурак, Прошка! Снег же кругом! Да на таком снегу арап – что блоха на Дунькиной ж…е – захочешь, не промажешь… Та-ак, православные, а ну-ка отставить смех! А то ненароком всех людоедов в лесу раньше времени переполошите.
Максим любил прислушиваться к тому, о чём беседуют перед боем солдаты. По таким разговорам всегда легко определить настрой людей. Часто он и сам заговаривал с ними, подбадривал добрым словом. Сейчас же молчал, и только улыбался – отменная у бойцов крепость духа!
Толстой носился где-то впереди, с разведчиками. Ему снежная целина – нипочём, родная стихия, можно сказать. Опыта, почитай, не занимать. Когда Максим пытался представить, каково пришлось Фёдору во время перехода от Камчатки до столицы империи, делалось совершенно не по себе. «Пожалуй, Американец – один из немногих, кому удалось в одиночку осилить сей путь. Изрядный человечище! А что обезьяну съел, так ведь принято говорить про кого-то: «на таком-то деле собаку съел». А ежели речь о кругосветном путешественнике, завсегдатае экзотических островов? То-то же, что такому обезьяна приличествует более собаки, – этакое глубокомыслие полковник почерпнул из того же источника, что Редан – жизненные силы. – Ополченцы, к слову сказать, тоже хороши – под стать командиру, – хмельные упражнения мысли продолжались. – Рожи, определённо, каторжные – тут нечего возразить, но какова выносливость, что за сила духа! Когда шли южными путями к Красному на упреждение неприятеля, Финляндский полк, к примеру, даром что гвардия, двух десятков солдат не досчитался, а у Толстого дошли все, никто даже не обморозился. Не иначе граф сумел передать подчинённым собственную сноровку. Важное для командира качество».
Из мрака материализовалась тёмная фигура. «Толстой, кто же ещё – лёгок на помине», – в который раз Максим поразился способности друга появляться тотчас, как о нём вспомнишь. Решил поинтересоваться, как такое удаётся, но пока икал да растягивал рот в улыбке, Американец привлёк внимание к иному предмету:
- Впереди хутор, mon colonel! Ogre’s сидят смирно, только кое-где дымок из труб вьётся. Запах, скажу я тебе, весьма аппетитный. Надеюсь, это не из нашего мальчика-с-пальчика бульон варится.
- Шутки у тебя, как всегда – весьма-а-а! Однако цыганёнка вернее именовать – мальчик-за-пальчик: полагаю, и господин Редан присоединится к моему мнению? – Крыжановский скинул с плеч тулуп и хотел растолкать задремавшего француза, но оставил затею, пускай поспит: особой нужды в нём нет, место указано верно.
Полковник остановил движение колонны и, вызвав офицеров, дал приказ окружить хутор.
- Чувствуешь волшебство мгновения, Максимус? – чуть присев, Американец повёл рукой в меховой рукавице, из стороны в сторону. – Чарующая ночь полной луны, мерцающее белое покрывало, la mystérieux, silencieux forêt[150] и кровожадные людоеды, схватившие мальчика-с-пальчика. Всё точно так, как увидел и описал великий сказочник-провидец Шарль Перро. Ты любишь сказки, mon ami? Я – так просто обожаю!
Сказки Максим даже в детстве не очень жаловал, однако, ему не раз приходила на ум похожая мысль: «Происходящее давно напоминает рыцарский роман. А уж этого добра в своё время прочитано сверх всякой меры».
- Разреши, в таком случае, пригласить тебя на штурм людоедова замка, – Максим церемонно поклонился и простёр перед собой руку. – Нельзя допустить, чтоб сей великий подвиг свершился без нашего участия.
