Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 206
В Персии у России не было никакой политической поддержки. А Тегеран, подстрекаемый Англией, начал подготовку к войне. Свою роль сыграло и поведение Ермолова. Дело в том, что шах нарушил принципы престолонаследия и отдал трон младшему сыну Аббасу-Мирзе, потому что старший Магомет-Али был слишком лояльно настроен к России. И генерал Ермолов, будучи полномочным послом в Тегеране, не признал от лица империи легитимность младшего наследника. Аббас-Мирза был вынужден обратиться в российский МИД и только тогда добился своего. Понятно, что после этого принц стал испытывать к Ермолову личную неприязнь.
Аббас-Мирза принялся вести тайную переписку с закавказскими ханами, финансировал войну в Дагестане, вел переговоры с Турцией о военном союзе против России. Но тут большой вопрос, насколько эти идеи были его собственными, а насколько — подсказанными лондонскими советниками. Потому что выбить Россию с Кавказа, тем более чужими руками, было для них куда принципиальнее, нежели для Аббаса. В 1818 году во время персидско-афганской войны шах послал Ермолову письмо:
«Победоносным войскам нашим всегда покровительствуют конные полки небесных сил, а потому действия неприятелей на ратном поле имеют против нас такую же силу, как звезды небесные против восходящего солнца… Пламенный меч наш, устремленный к поражению неприятеля, — есть молния, все сожигающая. И звезды светом победы освещают изображенную на счастливых знаменах наших луну…
От пыли, несущейся никем не победимой конницы нашей, место сражения померкло так, что если бы открытый сарбазами огонь не освещал его, то стрелы, лишающие жизни, не находили бы пути пронзать сердца неприятельские. Пять часов длился бой, и воюющие не различали белого и черного. Наконец, на закате солнца, от огня пушек, сокрушающих Кавказские горы, разрушилось и основание неприятельских войск. Вдруг знаменитый наш сын, Али-Мирза-хан, хороссанский валий, со своими богатырями, наподобие волн морских, напал на неприятеля, и щедрой милостью Бога и нашим счастьем зефир победы развеял кисти у знамени победоносного сына нашего: несчастное же знамя неприятеля — низверглось. При сем нападении победоносный сын наш лично устремился на Ширдаль-хана (брата афганского владетеля) и мечом, сверкающим, как молния, нанес удар ему в голову и разрубил его до самой груди, отчего тот упал с лошади, в пример прочим зрителям»[95].
В реальности все, конечно, было куда прозаичнее. И не так, как описывал шах, а совсем наоборот. Ермолов сообщал министру иностранных дел графу Нессельроде следующее:
«Хоросанцы вместе с афганцами разбили персидские войска, и урон ужаснейший. Начальствующий оными откупил свою голову большой суммой денег, и шах, хотя продолжил ему командование войсками, но, собрав большие силы, сам пошел на неприятеля. Жители Тегерана полагают, однако же, что он далеко не пойдет, опасаясь, дабы малейшая неудача под его собственным предводительством не произвела худое в народе впечатление. Невзирая, однако же, на неудачу, разглашаются ложные о победах известия и отправляются торжества. Таким образом уведомляет меня Аббас-Мирза о победе над курд-балдасами, когда имею я известия, что войска его понесли значащий урон»[96].
В 1821 году Персия, решив, что армия достаточно обкатана в стычках с афганцами, начала войну с Турцией. Опять же, вероятнее всего, сделано это было по совету английских партнеров. Во всяком случае Еромолов был в этом уверен. Когда Аббас-Мирза написал ему, что решил напасть на турок, потому что те слишком угнетают христиан, русский генерал своему начальству объяснял ситуацию так: «Но, конечно, не мщение за христиан мог иметь в виду Аббас-Мирза, владетель мусульманский. Нельзя усомниться, что в расчетах английского правительства выгоды торговли дороже крови истребленных христиан».
В сентябре 1822 года персидская армия, которую по традиции обучали английские военные инструкторы, быстро и неожиданно атаковала турок. Война была непродолжительной и довольно бестолковой: персидские солдаты, пользуясь выпавшей им возможностью, больше занимались мародерствами, нежели воевали, хотя все же взяли несколько крепостей. А у турок, в свою очередь, не было денег, ресурсов, а главное, желания сражаться. Впрочем, сообщая Ермолову о подписании мирного договора, Аббас-Мирза писал, что принудил турок к миру силой оружия. Вскоре персидский шах и сам поверил в то, что он на самом деле создал сильную и боеспособную армию, чтобы пересмотреть границы, установленные Гюлистанским трактатом.
Проанглийская партия при дворе также была полностью за войну, что не удивительно, учитывая, какие взятки раздавали британцы. Кроме того, сами англичане убеждали шаха, что обеспечат ему дипломатическую поддержку, а заодно напоминали о миллионной субсидии, которую платила Ост-Индская компания. Ситуация становилась все напряженнее и напряженнее.
Началось все, как водится, с пограничных провокаций, в том числе с участием самого Аббас-Мирзы. Они продолжались несколько месяцев, Ермолов писал о них как о признаках грядущей войны Николаю I. Только что вступивший на престол царь в ответ напоминал о необходимости удерживать заключенный с Персией мир. Он писал Ермолову:
«Верность данному слову и существенные выгоды России того от Меня требуют. Ныне, когда почти все горские народы в явном против нас возмущении, когда дела в Европе, а особенно дела с Турцией заслуживают по важности своей внимательнейшего наблюдения, неблагоразумно было бы помышлять о разрыве с Персией или умножать взаимные неудовольствия»[97].
Решение о начале боевых действий персы принимали, во многом исходя из внутрироссийской обстановки. Восстание декабристов, молодой царь — предполагалось, что он еще не успел толком разобраться в государственных делах, — напряженная международная обстановка и восстания горцев на Северном Кавказе. Именно сейчас, сочли в Тегеране, можно атаковать.
16 июля 1826 года персидская армия вторглась на подконтрольные России территории Закавказья: Карабахское и Талышское ханства. Основной удар персы намеревались нанести по Тифлису (Тбилиси) и отбросить русских за Терек. Границу в этот момент защищали отряды добровольцев, состоящие из местных азербайджанцев, которые или просто не стали сопротивляться, или перешли на сторону Аббас-Мирзы.
Первый удар 16 июля нанесла 16-тысячная группировка эриванского сердара Хусейн-хан Каджара, при ней находилась и курдская конница, почти 12 тысяч сабель. Русские войска насчитывали около 3000 человек и 12 орудий. Начальником всей пограничной линии был тогда командир Тифлисского полка полковник Леонтий Яковлевич Северсамидзе. Уроженец Моздока, сын бедных родителей, службу он начал в Тифлисском полку рядовым, без всяких связей, покровительства, заслужил княжеский чин и звание полкового командира. Он был отчаянно храбр, в боях получил пять ранений. Он знал и армянский, и персидский, и тюркские языки. Северсамидзе пользовался таким авторитетом, что азербайджанцы и армяне приходили к нему для решения своих домашних ссор и споров. Он мирил, наказывал, — и, что важно, с его решениями соглашались. Солдаты его боготворили. Николай Муравьев, тот самый русский офицер-разведчик, который к этому моменту стал уже командиром 13-го Лейб-гренадерского Эриванского полка, писал о коллеге: «Удивительно, как с малыми средствами достойный офицер этот, проведший всю свою жизнь на границе, умел просветить себя: он судит о местности и военных действиях как самый ученый полководец». Но, замечал Муравьев, полковника не любили многие прочие командиры: «Мне кажется, что тому есть много причин. Князь имеет полк, известный своей храбростью, управляет пограничной областью и обласкан Ермоловым; этого довольно, чтобы зависть возродилась в других господах. Но, с другой стороны, надобно признаться, впрочем, что князь не скромен и возвышает до небес свою расторопность, храбрость и храбрость своего полка…»[98].
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 206
