Едва прекратились подземные толчки, он почувствовал запах нефти. Он был поначалу настолько слабым, что Котиль подумал: не обман ли это чувств. Но запах не исчезал, а с течением времени усилился настолько, что сомнений уже не оставалось. Он подошел к окну в коридоре и посмотрел в него. Во внутреннем дворе, что-то тревожно выкрикнув, пробежал человек в рабочей спецовке, за ним семенила женщина в белом халате, прихрамывая на одну ногу. Никаких разрушений видно не было, никакой нефти не было и в помине, и на мгновение могло показаться, что ничего не происходит, жизнь катится неспешной своей чередой. Но Котиль уже знал, что это не так.
Через считанные минуты нефть, подчиняясь могучему напору, уже лилась из окон первого этажа, и Котиль радовался, с трудом контролируя эмоции. На какое-то время он даже забыл о Вике, о том, что её надо спасать, что она совсем не разделяет и не может разделять его восторгов. То, что для него было жизнью, для нее являлось ядом. Вику следовало выводить отсюда, несмотря на её нежелание видеть его, быть с ним рядом. И к его восторгам добавлялась боль, что-то в нём раздваивалось, словно внутри уживалось два существа — серое и то, кем он был ещё совсем недавно.
Он схватил за руку Вику, которая всё так же стояла в дверном проеме, дрожала от страха и ждала, что потолок вот-вот рухнет на голову, и потянул за собой. Она снова поначалу упиралась, не желала покидать безопасного места, предпочитая жить здесь и сейчас, не полагаясь на неверный случай, но он был настойчив и даже груб. Они спешно прошли в коридор, мимо распахнутой настежь металлической двери, ведущей в бокс, где лежала изрешечённая пулями перерожденная белая собака. Взглянув на неё, Котиль почувствовал и радость, и жалость одновременно. Он потащил Вику дальше, где лежал труп молодого охранника, убившего Васильева. Тут же, в двух шагах, лежал в крови и Васильев, спасший Котилю жизнь и отдавший за это свою. На лестничной клетке только сейчас пришёл в себя охранник, оглушённый Котилем. Он непонимающе, словно пьяный, моргал глазами, сидя на бетонном полу, делал неуклюжие движения и пытался понять, что происходит. «Вставай, беги!» — заорал ему Котиль, и, схватив за воротник, приподнял. Рана в груди его тотчас отозвалась болью, и он мимовольно отпустил его. Охранник, снова усевшись на пол и узнав Котиля, испуганно отшатнулся, но стал всё же медленно подыматься. Котиль, удерживая Вику за руку, побежал по ступенькам вниз. Он до сих пор чувствовал себя плохо, но знал, что это ненадолго. Запах нефти стоял такой, что, казалось, в нём можно было плавать, воспаряя над твердью, как при невесомости.
На лестничной клетке они увидели десятка два крыс, и Вика уже не кричала от омерзения и ужаса, а только с опаской глядела на них. Животные метались и с громким визгом дрались между собой. Серые мелкие крысы нападали на одну чёрную, которая отбивалась с поразительной ловкостью. Подгадав момент, она бросилась в разлившуюся внизу, на нижних ступеньках нефть, и поплыла. Серые двинулись было за ней, но все как один остановились, принюхиваясь, у самого нефтяного разлива.
Котиль всей грудью вдохнул густой, сладкий запах нефти, вошёл в неё, не обращая внимания на крыс, зачерпнул ладонями и отпил пару глотков. Лицо его, вокруг рта измазанное нефтью, было страшным, и Вика попятилась от него, но он, гневно свернув глазами, грязными руками подхватил её и понес по ступеням вниз. Нефть дошла ему почти до колен, когда он опустился на площадку первого этажа. Бурными потоками, клокоча и пенясь, она выливалась из коридора, и могла сбить с ног. Твёрдо ступая, он начал спускаться к выходу.
Сзади него кто-то заорал павлиньим голосом. Он мимовольно обернулся и увидел низкорослое существо неопределенного пола, одетое в подобие больничной пижамы, с белой, как у Бардаганова, кожей, с лицом, заросшим редким светлым волосом, что делало его похожим скорее на животное, чем на человека. Существо, обеими руками закрыв нос и рот, стояло по колени в бурлившей нефти, с ужасом осматривалось вокруг и не решалось что-либо предпринять. Пока оно сомневалось, тряслось от страха, отвращения и всхлипывало, поток добавил мощи, забурлило, закрутило вокруг сильнее. Не устояв на слабых ногах, существо упало, и его понесло к ступенькам. Ударившись спиной о ноги Котиля, оно поднялось, сморщив перекошенное от отвращения лицо и крупно вздрагивая всем телом, снова стало терять равновесие и вцепилось в рукав футболки Котиля. Рукав затрещал, Котиль пошатнулся, не ожидая такого; рана в груди не давала ему войти в полную силу. Пошире расставив ноги, он взглянул на существо зверским взглядом. Повинуясь первобытному импульсу, рождённому ещё до того, как гуманистическое воспитание в человеческой натуре дало первые ростки, он почувствовал злобу, ненависть, отвращение, животную жажду раздавить это существо, которое было другой крови. Он сам был не совсем человеком, и оно было не человеком. Человек стоял где-то рядом с ними, как веха, определяющая то ли цель, к которой надо стремиться, то ли этап, который следует преодолеть.
— Спаси меня! — едва разобрал Котиль невнятный лепет существа, по-видимому, женского пола. Первым побуждением его было толкнуть, уничтожить её, с ног до головы выкупав в бурном потоке, вырвавшемся из земных недр, в этой губительной для неё среде. Ты сама этого хотела, доведя свою жизнь до ручки; во что вы превратили себя, твари!
— Всех не спасёшь… пошли быстрее! — визгливо воскликнула Вика, крепче схватившись за его шею. Она смотрела на существо с брезгливостью и ненавистью, с возродившимся вдруг эгоизмом животного, которому угрожает смертельная опасность. Чтобы выжить самой, пусть погибнут другие!
— Держись сильнее, — с остервенением прохрипел Котиль перерожденке, и почувствовал, как тонкие пальцы с впечатляющей силой впились ему в локоть. Перехватив Вику поудобнее, он двинулся дальше.
На улице нефти было меньше. Розы, заботливо ухоженные сотрудниками института, а теперь обречённые, выглядели последним бастионом прекрасного посреди безумного разгула ядовитой стихии. Вдоль аллеи медленно несло изъеденный крысами труп добермана, то притапливаемый потоком, то всплывающий на поверхность. С другой стороны, навстречу дохлому доберману, брела серая псина, прежнюю породу которой определить было невозможно. В зубах она сжимала белую крысу, которая была еще жива и сучила розовыми ножками, жалобно попискивая. Остановившись в нескольких шагах от Котиля, псина злобно зарычала, не выпуская добычу. Зеленоватая шерсть собаки, на спине местами забрызганная, а на брюхе густо перемазанная нефтью, имела отталкивающий, тошнотворный вид.
Котиль остановился и взглянул на собаку. Крыса снова жалобно запищала, засучив ножками в последней попытке спасти свою жизнь. «Иди быстрее же, иди!» — кричала Вика над самым его ухом. Существо, вцепившееся ему в локоть, тоже стало дергать его, заверещав что-то нечленораздельное. У Котиля снова возникло желание пнуть его ногой, а вслед этой переродившейся твари бросить в разгулявшуюся стихию и Вику, и пойти спасать несчастную крысу. Перед глазами его, рождённая обострённым воображением, тотчас появилась картина, как он, выдержав очередную схватку с врагом, несет спасённую крысу, а она вместо благодарности вонзает в его плоть зубы, требуя идти быстрее, не отвлекаясь на помощь другим попавшим в беду тварям. Злобно сплюнув в сторону собаки, он тяжело побрёл к воротам.
