Георгина отвернула лицо в сторону.
– Уедем, Нилам, – прошептал он ей на ухо. – Куда-нибудь, где нас никто не знает. Нусантара большая. Если хочешь, выйдем в море еще сегодня и никогда больше не вернемся.
Георгина закрыла глаза. Его слова исполняли ее мечту, которую она носила в себе с тех пор, как была маленькой девочкой. С тех пор, как сидела на скале в саду перед Л’Эспуаром, глядя на море и ожидая его возвращения. Она разминала в себе отзвук его слов, слово ДА уже обустраивалось на ее языке.
– Я не могу, – прошептала она наконец и открыла глаза. – Ведь у меня двое мальчиков.
– Тогда возьми их с собой! Им понравится на корабле.
Болезненная улыбка скользнула по ее лицу.
Твой сын не мог бы и представить себе ничего лучше, это да. Он любит море так же сильно, как и ты. Но не Дэвид. Не сын Пола, который так же прикован к суше, как и его отец. Он предпочитает лазать по деревьям, чем идти плавать, и всем сердцем привязан к своему пони.
– Я не могу, – повторила она, задыхаясь от печали.
Рахарио выдохнул и отпустил ее, медленно встал. Он казался усталым, таким же измотанным, какой чувствовала себя Георгина. Может, они оба уже были не настолько молоды для такого рода страсти, когда сталкиваются моря похоти и ненависти, завихряясь в ревущую, коварную воронку.
Она села и подтянула к груди колени.
– А ты? Разве ты смог бы просто так бросить своих детей? И жену?
Рахарио молчал, полуотвернув лицо.
– Пол не плохой коммерсант, – тихо сказала она. – Он хороший отец обоим моим сыновьям. И хороший муж.
Глаза Рахарио обратились к ней, открытые и блестящие.
– Тогда почему ты здесь? – хрипло прошептал он.
Взгляд Георгины блуждал в пустоте. Да. Тогда почему она здесь? Этого она не знала.
Она помотала головой, соскользнула с простыни, взяла саронг и стала его надевать.
– Отвези меня на берег.
Она чувствовала на себе его взгляд, натягивая рубашку, потом кебайю.
– Я сказал это всерьез, Нилам, – тихо произнес он. – Давай уедем. Куда хочешь. Ты и твои сыновья.
Она раскрыла рот, чтобы ответить, но он перебил:
– Нет. Не сегодня. Через полгода. Когда я вернусь. Только тогда я хочу получить от тебя ответ.
Георгина молчала, поправляя кебайю. Руки ее дрожали.
– Скажи… – с сомнением начал он и потом продолжил решительно – как отрезал: – Скажи мужу, пусть скупает дома на Апер Серкелэ-роуд. Там в скором времени начнется бум.
Она встала, разгладила на себе одежду и ответила:
– Отвези меня на берег.
Гром раскатывался неспешно. То и дело поднимались порывы ветра, с треском разрывая парной воздух, набегая с разных сторон, но все с более дальнего расстояния. Только дождь барабанил с неизменной силой, плескался по крышам и полоскал листву, бурлил и клокотал на красной земле сада на Орчерд-роуд.
– Дурацкий дождь, – проворчал Дэвид, сморщил курносый нос и толкнул ногой сигарную коробку, так что она поехала по полу.
– Эй, – ласково окоротил его Пол и нежно потрепал по затылку. – Я бы сейчас тоже лучше поиграл с тобой в мяч в саду. Но зато я вам что-то принес.
Он сидел с мальчиками на полу, где за минувшие часы возникла постройка из сигарных коробок, жестяных банок и кубиков вдоль трассы, по которой предстояло проложить новую железную дорогу. Красной, зеленой, синей и черной красками поблескивали два локомотива, их тендеры и многочисленные металлические вагоны только и ждали, чтобы проехать через туннели из сдвинутых стульев. Вокзалами служили коробки, в которые были запакованы поезда, а оловянные солдатики были встречающими, уличными торговцами и крестьянами в поле.
Железная дорога была непростительно дорогой, но Полу хотелось отпраздновать сегодня удачное завершение сделки. Он хотел возместить мальчикам то, что так мало видел их в последнее время, и он специально для этого освободил себе вторую половину дня.
– Вот еще есть место, – сказал Дункан и указал на пустующее пространство у воображаемых путей.
Лицо Дэвида просияло:
– Крепость! Нам нужна еще одна крепость! – прошепелявил он через свежую щербину от уже второго выпавшего зуба.
– О да! – с воодушевлением согласился Дункан.
Мальчики, как пружины, подскочили вверх, стали собирать коробки от сигар, кубики, которые они вообще-то уже переросли, и принялись сооружать крепость по своему вкусу. К их голосам, которые с серьезностью специалистов обсуждали, что должно быть в каком месте крепости и как должны выглядеть детали, примешались голоса, доносившиеся снизу.
Пол встал и пошел к двери.
В кебайе, промокшей на плечах, с сырыми, небрежно подобранными волосами по лестнице поднималась Георгина, босая, держа в руках легкие туфли. Она выглядела измученной, лицо затуманилось, как бывает в задумчивости.
– Привет.
Она вздрогнула и выдавила улыбку.
– Пол. – Улыбка плохо держалась и криво сползла. – Ты уже дома?
– Как видишь. – Резкость в его голосе смягчилась до неуверенности, и он упрятал руки в карманы брюк. – Картика мне сказала, ты в городе.
При этом Картика казалась смущенной, избегая смотреть ему в глаза. Как будто боялась, что он потребует ее к ответу за то, что мэм ездит без ее сопровождения и что она не может сказать, когда мэм вернется.
– Да. – Георгина потупилась. – У меня были кое-какие дела.
Он озадаченно поднял брови, рассматривая ее кебайю и саронг:
– Дела – в таком виде?
Она пожала плечами:
– Я спешила и думала, что мигом обернусь.
Пола охватило беспокойство, он переступал с ноги на ногу; наконец протянул к ней руку:
– Иди сюда, – мягко сказал он.
– Жара меня доконала, я вся пропотела. Я освежусь быстренько, хорошо? – Она слабо улыбнулась и побежала в сторону ванной.
Дверь за ней захлопнулась.
– Идем играть, папа! – окликнул его Дэвид.
– Сейчас.
Это была его вина, что Георгина стала ему чужой? Раньше такие ясные, теперь ее глаза часто казались затуманенными, как море облачным утром, мыслями она уносилась куда-то далеко за океан. За завтраком и за ужином она сидела за столом так, будто уже не была членом семьи, ее уносило течением все дальше и дальше, как плавник.
Красивая незнакомка, которая спала в его кровати и обыденно отвечала на его нежности, когда его время от времени все-таки охватывало вожделение. С его стороны это был скорее инстинкт, чем глубоко прочувствованное желание, он сам делал это скорее механически, чем с охотой. Слишком много мыслей кружилось в его голове, отвлекая его, и тело под его ладонями было хотя и дружелюбно, хотя и не отторгало его, но оставалось бездушным, лишенным огня.
