Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
5 марта 1945 г.: «Всего несколько дней в Бреслау, а кажутся вечностью. За эти несколько дней потерял до 20 человек из имевшихся 70, к тому же почти все убиты. Проклятые немцы сражаются как обреченные – сражаются военные, гражданские, мужчины и женщины. Дерутся за каждый дом, этаж, комнату. Вчера и сам чуть не погиб. Был на первом этаже четырехэтажного дома. Налетели самолеты противника и начали бомбить. Снесли 3 этажа над моей комнатой, стену в комнате вывернуло, все в комнате воздухом перевернуло вверх дном, вплоть до стульев и столов. Убит мой ординарец Ваня Сисоев, а меня лишь ушибло камнем».
11 марта 1945 г.: «…идут беспрерывные бои, мы продвинулись за три дня лишь на два дома, а людей погибло много. Захватили первый этаж, противник сидит в подвале, захватим подвал – он сидит сверху и забрасывает гранатами. 8 марта взорвал дом, первый этаж которого захватили наши бойцы. Много было жертв, в числе их ранено 6 моих солдат».
14 марта 1945 г.: «Третий мой взвод поджег второй квартал, занятый немцами. Немцы бежали из горящего дома, а наша пехота заняла его. Командир полка, которому был придан этот взвод, объявил его составу благодарность».
И так каждый день – напряженная «работа» по уничтожению противника и ликвидации занимаемых им узлов обороны.
25 марта 1945 г. война для меня окончилась – я был направлен в Москву на курсы усовершенствования офицерского состава (КУОС) при Московском огнеметном училище, руководимые капитаном Хаустовым. В сентябре закончил курсы с отличием, в октябре демобилизовался. На этом и окончилась моя военная служба.
Климов Александр Митрофанович
(Интервью Ю. Трифонова)командир эскадрона 121-го кавалерийского полка
14 января 1945 г. начался прорыв, пехота прорвала три линии обороны. Мы вместе с танками готовились войти в прорыв, чтобы тылы громить. Пехота три линии обороны прорвала, а там оказалась еще и четвертая. Нам пришел приказ ее прорвать. Ночью пошли вслед за танками. Оборону прорвали, много фрицев порубили и вышли, как мы называли, «на простор», во вражеские тылы. 22 января приняли участие во взятии г. Алленштейн. Там как получилось? Немцы создали сильный укрепрайон. Все подходы с юга и с востока были заминированы. А северо-запад они не прикрыли. Так кавалерийские части обошли и ворвались в город без единого выстрела с северо-запада. А наша кавалерийская дивизия тем временем создавала видимость наступления перед позициями немцев. Потом, под утро, когда наши в город ворвались, немцы начали драпать, бросали позиции и уходили. Так мы почти без боя вошли в г. Алленштейн. У немцев в каждой квартире по полтора-два мешка сахара стояло. Я в кубанку сахара набрал, на коня навьючил. Дальше пошел в сарай, думал зерна достать. Возвращаюсь, и в это время впереди меня рвется снаряд. Правду сказать, я его почти не услышал. Меня сбивает с ног, я три шага сделал и упал – мне щиколотку повредило. Один казак подскочил и притащил к моим товарищам. Пять дней в госпиталь не хотел идти, на бричке меня возили, боль была страшная и все сильнее становилась. Тогда меня отправили в дивизионный госпиталь, уже оттуда я попал в Польшу, в г. Псашниш, госпиталь № 2727. Там я лежал до 16 марта. Выписывать меня не хотели, но я поднял скандал, и меня с группой человек в сорок направили во все тот же 206-й запасной полк. Как шли? Я на бричках в основном передвигался – там ведь частная собственность была, поляки по дорогам туда-сюда ездят. Я к ним подходил, поляки сразу: «Пшеско, пшеско!» – и довозили до деревни. На четвертый день смотрю – легкий броневик пролетает. На нем эмблема была – подкова, эмблема нашей 32-й кавалерийской дивизии. Я чуть с ума не сошел от радости. Как второй подъехал, я прямо на дорогу вышел, броневик остановился. «Вы 32-я?» – спрашиваю. «Да». – «А я 121-й!» Они поняли сразу, я попросил их меня с собой забрать. Договорились, что они меня из церкви заберут ночью, в городе, где наша группа остановилась. Взяли меня с собой, так и доехал к своим. Как получилось? Я насморк подхватил, решил на ночь в копне согреться. Просыпаюсь – а никого уже нет, оказалось, что они остановились возле штаба 121-го кавалерийского полка в г. Штольтмюнде. Но мне ничего не сказали. Я думаю: куда же теперь идти? Тут смотрю – идет казак в новой форме: темный мундир, из немецкой ткани шили, кубанка. Подхожу к нему, узнал все и пошел в свой первый эскадрон. Они стояли в большом здании. Как меня товарищи-казаки встретили! Обнимались долго, ведь редко кто после ранения так, в свою часть, возвращался. Тут из-за угла вылетает Ахмедов, потащил меня на второй этаж. А там сидят тридцать немок и шьют как раз новую казачью форму. Они с меня мерку сняли, пока мы всю ночь пьянствовали, утром форма была уже готова. Старую хотел старшине отдать, но Ахмедов сказал ее в каморку выбросить.
Стояли мы в г. Штольтмюнде, пока 9 апреля не был взят Кенигсберг. Наша задача была не дать немцам высадить десант в тыл наших войск. У нас артиллерия была, не дали фрицам высадится. И уже 15-го числа нас сменила пехота Прибалтийского фронта. Мы пошли на р. Одер, там шли страшные бои. Пока мы готовились к переправе, немцы забросили нам листовки: «Солдаты! Не ходите через Одер, потому что будете идти по своим трупам!» Многие у нас, в том числе и я, думали, что ждет нас впереди что-то очень страшное, ведь уже у Берлина, немцы его будут оборонять так, как мы Москву отбивали. Так вот, перед нами было два русла Одера, между ними – озера. Пехота оборону прорвала, саперы подготовили нам дорогу, и по ней мы с танкистами переходили. Дорогу подготовили в районе г. Штеттин. Это было что-то страшное! Мы действительно пошли по трупам, только по немецким, а не нашим трупам. Их артиллерия накрыла на первой линии, и как они отходили – человек 50–60, так кучей и лежали. Артиллерия сплошным потоком била, настигала немцев у переправ. Когда мы перешли за р. Одер, там уже пехота наша прошла, много было немецких сгоревших повозок, бронетранспортеров. Так мы вышли «на простор», весь день шли, только вечером встретились с немцами. Мы же были в казачьей форме, а у немцев «власовцы», кубанские казаки, были точно так же одеты. Вот они, видно, и приняли нас за «власовцев». По дороге в деревню какую-то нам встретилась механизированная немецкая часть. К нам подлетела легковая машина немецкая, тут звездочки наши разглядели, два немецких старших офицера из нее вылетели и начали пешком убегать. Мы, ошарашенные, стоим, немецкий шофер тем временем развернулся, подобрал своих офицеров и уезжает. Тут только Ахмедов проснулся: «Взвод, за мной!» И мы пошли, там я впервые на скаку выстрелил – по машине бил. Вылетаем за поворот: а там стоит чехословацкая машина и бронетранспортер, из машины немцы бегут. Саган, боец моего отделения, вперед вырвался, я ему кричу: «Саган! Бронетранспортер!» Он увидел, коня осадил, сделал «свечку» и давай драпать назад. Я смотрю, фриц выскочил из машины и полез на бронетранспортер. Ну, думаю, сейчас весь взвод положит, а у меня в карабине осталось три патрона. Я по нему выстрелил, вообще неплохо стрелял, но там поджилки затряслись, сдал я как-то. Он падает, я перезарядил, фриц снова встает. Я опять стреляю навскидку, надо прицелиться, а я растерялся. Мы такие бронетранспортеры называли «душегубка»: пулеметы на них стреляли разрывными пулями, если попадет даже в плечо, все разрывает. Снова он упал, снова поднимается. В третий раз выстрелил, немец опять падает. Нервы меня начали подводить, карабин упустил, перед землей едва поймал, левая нога из стремени выскочила, повод потерял. Паника! Развернулся, а взвод уже драпает, Саган впереди всех. А немец все-таки залез и стреляет. Я к коню пригнулся, думаю, вот-вот достанет спину. Пули трассирующие, одна между ушей коня прошла. Тут вспомнил, что конь у меня работает от коленок, так и пошел зигзагом, скрывался за деревьями, что по обочине росли. Вдруг вижу: какие-то придурки выкатили две 57-мм пушки на дорогу. Пулеметчик меня бросил, начал по ним стрелять. Я мимо пролетаю, у пушек щиты горят, пули же разрывные. Тут уже наша зенитка на четырех колесах, мы такие «тявкало» называли, открыла по немцам огонь. Оказывается, там за поворотом целая механизированная колонна немцев отступала. Смотрю, мне танк «ИС-2» идет навстречу, я мимо него пролетаю, залетел в сарай неподалеку. Нервы никак не могут успокоить, с коня спрыгнул, и в сено. Конь рядом падает, думаю: «Ранили коня». Оказалось, он увидел, что я упал, и он вслед за мной лег. Конь ведь как человек, он все понимает. Потом уже мой взвод к сараю тому подтянулся.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
