Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Как-то в порыве разоблачительной искренности он поведал мне мимоходом о своем додепутатском изгнании из торговли за плутни. Поэтому теперь «волосатый» плотно крутился со своими идейками вокруг ленсоветовской комиссии по торговле, сильно интриговал когда-то уволившее его руководство торга и симулировал исполнение всяких комиссионных поручений.
Обедающие, судя по всему, ждали его появления, несмотря на алкогольно-антуражное раскрепощение своих похотливых желаний. После взаимных теплых похлопываний с разных сторон и диких радостных восклицаний, вероятно, свидетельствующих о возбуждении при виде друг дружки, они тут же сгрудились вокруг своего стола, сдвинув бороды, сомкнув челюсти, лбы и челки. Их нетрезвость, как ни странно, вовсе не помешала в сжатых выражениях изложить громко и внятно на весь зал дерзновенную идею завтрашнего свержения Собчака с трона председателя Ленсовета. Мне не нужно было прислушиваться, ибо невозможно стало не услышать детального планчика подпитых заговорщиков.
Оказалось, используя отлучку Собчака в Таллин, противоборцы «патрона» из числа наиболее отпетых депутатов, которые вместе со своими единомышленниками в основном занимались изобретением садистско-казуистических регламентов процедур при общем голосовании и других формальных актах работы сессии, решили организовать большинством голосов «выражение недоверия» или, как впоследствии назовут, импичмент председателю Совета. Тем самым, в соответствии с «демократическими» нормами, предопределив уход Собчака со своего поста и воплотив в реальность постоянно долетавшие даже до меня слухи, как бы загустевшие в невозможности исполнения. Выходило, что сама эта операция была уже тщательно и заблаговременно спланирована, а также отрепетирована. Весь расчет строился на отсутствии Собчака, дабы некому было дать объяснения на водопад подготовленных возбужденно-критических выступлений участников сессии в его адрес, которыми требовалось «разогреть» зал, после чего внести в повестку дня вопрос и дружно проголосовать за недоверие. Ну, а потом — уже проблема Собчака, как это доверие вновь обрести либо сложить с себя полномочия председателя Ленсовета. Примитивно, но, не спорю, ловко было задумано. Правда, сама высказанная схема смещения с должности в правовом отношении выглядела не совсем убедительно. Еще существовал КЗОТ страны, а подготовленная модель свержения базировалась исключительно на принятии решения сессией «за глаза», что потом могло вылиться в долгие юридические дрязги и общую склоку. Однако от этой компании всего можно было ожидать. Они пытались выкинуть «патрона» из кресла, не будучи зараженными дружными подозрениями в будущих его предательствах и кражах, а действовали исключительно из своекорыстных и карьеристских соображений. Поэтому я, обеспокоясь, решил срочно переговорить с адмирал-профессором Щербаковым, кстати, в отсутствие Собчака председательствовавшим на проходящей сессии.
Подошедший к столу заговорщиков хозяин этой кооперативной забегаловки тепло поблагодарил депутатов за визит и намекнул на ненужность расчета. Вконец осовевшими сподвижниками коммерческий намек был воспринят с сытым иканием и благосклонностью. Я же быстро доел, рассчитался и помчался во дворец, по дороге обдумывая возможные контрмеры, хотя и на скорую руку было понятно: для спасения персоны требовалась срочная доставка тела Собчака из Эстонии не позднее исхода завтрашнего сессионного дня. Щербаков, выслушав мое «сенсационное» сообщение, как ни странно, беспокойства не проявил, но мой вывод о необходимости немедленного приезда «патрона» одобрил. Сам выяснил, что рейсовые самолеты ни сегодня, ни завтра в Таллинн не полетят, а поездом явно не успеть. Однако в поиске нестандартного средства доставки Собчака участвовать отказался, чем меня сильно удивил, но не разочаровал. Тогда я сам позвонил командующему воздушной армией генерал-лейтенанту Никифорову, тоже депутату Ленсовета. Он меня выслушал и предложил приехать к нему в штаб, видимо, не пожелав решать этот вопрос по телефону. В своем кабинете, стоя спиной к наполовину зашторенной карте ПВО района, генерал-депутат доходчиво растолковал мне, как родному, по какой причине он спасать Собчака не желает и поэтому самолет не даст, сославшись для отвода глаз на тысячу мотивов. Мне осталось поблагодарить его за откровенность и удалиться прочь.
Кроме военных, осуществить задуманный полет мог Валерий Тюкин — командир 2-го объединенного авиаотряда, что базировался на Ржевке. Зная друг друга, мы с ним быстро нашли общий язык, обговорив тип самолета либо вертолета, время вылета, маршрут, разрешение ПВО и пр.
День клонился к закату, а мне для безошибочного поиска еще требовалось определить завтрашнее местонахождение Собчака в Таллине. Методом многократного телефонного набора и это удалось решить без эфирного объяснения причин.
Утром, прихватив для «патрона» пару пуховых курток, я прибыл на аэродром, где меня уже поджидал Тюкин подле разогретого вертолета, самого маленького из семейства «МИ». Быстро пройдя над краем леса и городских кладбищ, пилот вывел машину через новый жилмассив Комендантского аэродрома на берег Финского залива к устью реки Каменки пред Лахтой. Внизу, насколько хватало глаза, разлилась «Маркизова лужа» Петра Великого. Мы на малой высоте пересекли залив, оставив под собой остров Котлин, и вдоль левобережной кромки моря устремились в сторону Эстонии.
Удобно устроившись в штурманском кресле, я под рев мотора начал чуть кемарить. Пилоту это, видно, показалось завидным, и он, нахлобучив мне силком наушники, повел неторопливую беседу «за жизнь». Всю дорогу мне пришлось больше слушать его и кивать, нежели включать свой микрофон. Этот славный парень, ведя машину порой чуть ли не на уровне обрывистого берега вдоль пенистой ленточки морского прибоя, сперва выразил удивление выбором народа, приведя в качестве примера механика своего авиаотряда А.Родина, которого я также знал по Ленсовету. Он постоянно щеголял в коричневом вельветовом пиджаке с намертво закрепленным на лацкане умелой рукой авиамеханика депутатским значком. Этот Родин входил в спешно созданную «нардепами» какую-то комиссию «Матери и ребенка» то ли по борьбе за детство и материнство, или бороться собирались с детством и материнством. Как стало потом всем ясно, первичное название определялось конечным результатом.
Трудясь до избрания в авиаотряде, Родин склонял своих сослуживцев считать все, делающееся ради собственного удовольствия, дешевле работы по принуждению. Поэтому рекомендовал всем ничего не делать, но требовать постоянного увеличения зарплаты. Сам он этого правила придерживался неукоснительно, будучи принципиальным противником любого созидательного труда не на свое благо. Первое время он постоянно слонялся по аэродрому со своим стаканом, видимо, боясь, как бы из-за отсутствия посуды не пришлось промазать мимо «халявы». Потом и стакан затерял. На заре кооператорства усиленно мечтал о выгодных «сделках» вплоть до похищения Папы Римского с применением вертолета. Папу, как считал авиамеханик, все любят и поэтому дорого дадут за его возврат. Таким образом, стибренный Папа будет очень выгодным товаром. В итоге же аэродромный Родин, став депутатом, остановил свой выбор на «детстве и материнстве», обратив пламенеющий взор авиатора на еще не растащенные роддома и детские приюты. Однажды он даже был показан весело улыбающимся по телевидению среди трогательной группы сироток под руководством мрачной женщины с безукоризненными миндалинами ногтей и сурово-печальным выражением лица. Хотя по сценарию от происходящего вокруг Родин должен был вместо веселья расстроиться до самоповешения на новогодней елке.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
