Гена смеялся сквозь зубы, повизгивая.
— Ну хватит ржать-то, — оттолкнула его Света, подбежала к Юнгу, попыталась взять за руку: — Покажи!
Замычал, замахал здоровой рукой:
— Не ходите туда. Нельзя!
— Тихо, тихо, — шептала Света, — успокойся. Дай посмотрю.
Перехватила обожженную руку, потянула настойчиво, осторожно раскрыла:
— Ох, ни х… себе!
Кожа на ладони вздулась пузырем. Рука краснела и распухала на глазах.
— Ну что там? — Крис подошел, глянул. — Ух ты! Чем это тебя?
— А черт его… — Дима показал на плотные стебли. — Вот эта штука. Кажется — ядовитый дрок. Он здесь кругом.
— Это опасно?
Юнг сжал зубы, превозмогая боль.
— Как сказать. Пара таких ожогов — и человек три дня в жару мечется.
— А потом?
— Если не аллергик — оправится.
— А если…
— Без лекарств отек гортани — и привет.
— А у тебя как с аллергией?
— У меня ее нет.
Света поднесла его ладонь к губам, подула. Юнг зажмурился.
— Та-ак. У кого аллергия на… — Крис посмотрел на Юнга.
— Травы, крапиву, пчел, ос, муравьев… — перечислил Дима.
— У меня, — призналась Катя. — На все.
— Все назад, — коротко скомандовал Крис. — Идем через горы.
— Ну что я говорил, — тронув за плечо, прошипел Жариков на ухо Тартарену. — Все из-за этой его Катьки.
— А ты бы заткнулся, — хмуро ответил Тартарен. — Я, между прочим, тоже аллергик. И если бы не Юнг, все бы мы сейчас были с пузырями.
Шли весь день, пробираясь по каменистым крутым склонам невысоких поначалу скал, бока которых поднимались вверх мелкими, частыми уступами. Как будто кто резьбу нарезал, и само получалось, что команда, продвигаясь вперед, поднималась выше и выше над рекой и лесом, и скоро все это было далеко внизу.
Юнг отыскал на камнях что-то похожее на подорожник, поплевав, привязал к ладони. Лихорадило слегка, но опухоль начала спадать. Света шла рядом, не отставая, прибавляла ему сил. На коротких привалах делали по глотку теплой воды из Тёминого термоса и шли дальше.
Смешные зверьки, похожие не то на сурков, не то на сусликов, столбиками вставали на задние лапы, передние складывали на груди, поворачивая за людьми хитро сощуренные свои мордочки с толстыми щеками. Тёма подстрелил из лука парочку.
Катя, едва заметив приготовления к охоте, старалась зверей спугнуть, но они ее криков и бросания камней не боялись, стояли, вытянув короткие шеи и показывая два длинных передних зуба.
Тёме пришлось поотстать, чтобы Катя не видела сцен охоты, и вечером у маленького родничка, на который они случайно набрели, он освежевал тушки, шкурки выбросил в кусты, а мясо отварил в складном ведерке.
Катя сначала отказывалась, но в конце концов выпила бульону из половинки кокосового ореха.
Тартарен, обсасывая косточки, сравнивал мясо местных грызунов с кроличьим и находил его удивительно нежным.
— Ну как ты можешь так говорить! — возмущалась Катя. — Они же только сегодня утром были живые. Может быть, у них дети.
— Но если они остались бы к вечеру живыми, мы бы к завтрашнему утру сами были мертвые, — резонно отвечал Тартарен.
— Закон джунглей, — коротко отрыгнув, напомнил Гена. — Или ты ешь. Или тебя едят.
— Не болит? — так, чтоб никто не слышал, спросила Света Юнга.
Дима чуть качнул головой, вслух ничего не сказав. Тоже чтоб никто не заметил. Такой получался у них тихий заговор.
Они сидели перед костром вроде бы со всеми, только чуть поодаль. А на самом деле совершенно одни.
— Подумаешь, кролики безухие, — усмехнулась про себя Света. — Я когда беспризорничала, мы чего только не ели.
— Собак не ели, — понадеялся Юнг.
— Нет, собак мы не ели. Только кошку. Один раз.
— Черную?
— Не знаю. Может быть. Меня сначала накормили. Потом сказали.
— Вкусно?
— Не помню. Меня сразу стошнило.
— Как это ты в беспризорные попала?
— Из-за тетки. Я тогда у тетки жила на Бутырской. Она завучем работала в школе, где я училась. Достала меня — днем в школе, вечерами дома. А Белорусский вокзал рядом. Там беспризорная тусовка. Я из дома сбежала, к ним прибилась.
Юнг представил вокзал, путаницу подъездных путей, ажурную литую крышу на черных столбиках над платформой, запах гари, лязг сцепляемых составов и пирамиды чемоданов в зданиях — белых и зеленых.
Стайка грязных подростков заглядывает нагло-просительно в лица прохожих, требуя денег. Жесткие разборки друг с другом, с конкурентами-бомжами. Плата милиции. Жизнь на пиве и мороженом. Ранние половые связи. Наркота. Сутенер из ребят постарше. Групповухи под товарняками. Минеты в сортире.
В качестве любимого развлечения — избиение бомжей. Навалятся малолетние, пинают ногами, бьют пустыми бутылками, с интересом смотрят, как прикрывает бомж руками голову и кровь течет меж пальцев. Это Юнг сам видел. Бомжа отбил, беспризорных разогнал, ничего не изменил.
— Да ладно, — успокоила Света. — Я с ними протусовалась-то всего неделю. Потом обратно к тетке вернулась.
— Не понравилось?
— Прописываться не хотела.
— Это как?
— Вся кодла тебя трахает в отцепленном вагоне ночь напролет. Если выдержишь — остаешься. Я как представила… Они такие грязные. Да ладно, не бери в голову, — тайком бросила взгляд на Юнга. — Считай, эксперимент на выживание. Вроде этой вашей экспедиции.
— Удачный?
— Что?
— Эксперимент.
— Да как сказать. После него ничего такого нового о людях я не узнала. Хотя и до него была достаточно образованна. По жизни. Можно тебя спросить? — Света локти положила на колени, а лицо опустила между, чтобы не было видно, как шевелятся ее губы, и нельзя было догадаться, что они с Юнгом ведут тайные разговоры. — Ты вот вечерами пишешь в этой книжечке. О чем?
— Так. Сначала что-то вроде путевого журнала. Теперь скорее дневник.
— Дашь почитать?
Юнг вспомнил свои записи.
— Может быть, потом как-нибудь.
— Боишься меня?
— Нет. Просто…
— Ладно, проехали.
Обожженная рука заныла. Юнг, поморщившись, тронул повязку.
Светка сплюнула между колен, носом шмыгнула, точно специально показывая, что не зря тусовалась с бездомными. Протянула ладонь:
— Клади сюда — перебинтую.
