– Даже не представляю, – ответила я. – Совершенно не представляю.
Она немного подумала:
– Можешь вернуться и заботиться о нас, как раньше.
Печальное завершение жизни, которую я вела в доме Ланца! Я так срослась с ними, так полюбила Бетти и детей, что расставание непременно станет еще одной большой потерей, еще одной причиной для горя и пустоты в душе.
– Я буду с ней, пока она во мне нуждается, – ответила я маме.
– Ты очень верная, cara.
– Я обещала ему, вот и все. – Я легко дотронулась до фотографии. – В тот первый день я поклялась, что не подведу его. А когда он уезжал в больницу, то просил нас об одном – беречь Бетти и детей.
– С ней все будет хорошо, – сказала mamma, беря в руку чашку и устраиваясь на стуле у окна. – Она вернется домой в Америку, к своей семье, и там о ней позаботятся. Возможно, пройдет много времени, но она обязательно почувствует себя легче и найдет новый смысл в жизни, новую причину для счастья.
– Может, и так, – с сомнением ответила я.
– Горе – та же болезнь. Просто нужно найти лекарство.
– А если не находишь? – спросила я. – Оно тебя убивает?
– У нее есть дети, – напомнила mamma. – Надо быть сильной ради них.
– Ты ее не видела. Она словно с ума сошла от горя: говорит, что Марио убили мафиози, что они давно это замышляли… Пепе считает, что это вздор: синьор Ланца больше стоил живым, чем мертвым. Но он должен был выступить на благотворительном концерте в Napoli и в последнюю минуту отказался. Бетти думает, что ему решили отомстить.
– Я согласна с твоим Пепе – это вздор.
– Ты понимаешь, почему я не могу ее оставить? Она не в своем уме. Я боюсь, как бы она чего-нибудь с собой не сделала.
– Если даже так, твоей вины не будет.
– Но если я могу помешать, присматривать за ней…
Мама поставила чашку на стол, подошла и снова обняла меня. Я ощущала тепло ее тела, вдыхала ее мускусный запах и исходящий от волос легкий аромат вчерашних сигар.
– Мы твоя семья, а не она.
* * *
Казалось, сама вилла Бадольо была в трауре: картины сняли со стен, с каминных полок убрали сувениры, мебель закрыли чехлами. От виллы остался один скелет, но благодаря Пепе там хотя бы пахло домашним уютом. Запахи пищи наполняли коридоры и комнаты, и в них становилось уже не так мрачно. Приятно было сознавать, что на кухне варится соус из спелых помидоров и базилика, греется в оливковом масле чеснок, жарятся перцы, пока их кожура не начинает обугливаться и трескаться… Аппетита ни у кого не было, однако Пепе упрямо продолжал для нас готовить.
Бетти почти ничего не ела, как я ни упрашивала. Видя меня с тарелкой грибного ризотто или горячего бульона с пастой и бобами, она кривилась и отворачивалась, словно капризный ребенок. Каждый прием пищи превращался в сражение, и я уже со страхом слышала предвещавший его грохот кастрюль. Обычно я уговаривала Бетти до тех пор, пока она не соглашалась съесть хоть чуть-чуть, но у других не хватало на нее терпения. Когда Мария Кокоцца попыталась накормить Бетти запеченными в духовке макаронами, все кончилось битьем посуды и криками.
– Довольно! – в бешенстве кричала Мария. – Надо встать с постели, начать есть, заботиться о детях. Возьми себя в руки!
– Оставьте меня в покое! – Бетти зарылась лицом в подушку. – Уйдите!
Но Мария была упряма. Глядя, как я, стоя на четвереньках, собираю с пола осколки, она приказала:
– Сходите на кухню и принесите еще. Я заставлю ее есть, чего бы мне это ни стоило.
– Давайте лучше я сама попробую, когда синьора Ланца успокоится, – попросила я. – В таком состоянии она есть не будет.
– Я велела вам принести еще макарон, – отчеканила Мария. – Выполняйте и не спорьте.
Собрав разбросанную еду на поднос, я прикусила язык и послушно пошла на кухню.
Увидев, что случилось с его пастой, Пепе нахмурился.
– Бетти тут ни при чем, – поспешно сказала я. – Эта женщина не слушает никаких советов и кричит на Бетти, а так с ней нельзя.
Пепе достал из теплой духовки накрытый фольгой поднос и положил на тарелку еще макарон с томатным соусом и расплавленной моцареллой.
– Синьоре Кокоцца тоже приходится нелегко, – заметил Пепе. – Она потеряла единственного сына, и вся ответственность за его семью свалилась на нее.
– Вот бы и позволила мне заботиться о Бетти, – возразила я.
– Очень скоро бедной женщине придется обходиться без тебя. Думаю, синьора Кокоцца нервничает и даже боится, поэтому и кричит на всех.
Пепе подал мне тарелку с пастой.
Мария сидела в кресле, обхватив голову руками. Вид у нее был измученный – похоже, она сдалась. Не говоря ей ни слова, я заняла обычное место рядом с Бетти, шепча, что надо поесть, пока не остыло, что макароны очень вкусные, а Пепе так старался и будет рад, если она попробует…
– Если не будете есть, у вас не хватит сил на путешествие, – сказала я. – До Америки далеко. Поэтому все за вас и переживают.
Бетти молчала и не поднимала головы от подушки.
– Я обещала ему беречь вас, – с отчаянием сказала я. – В тот последний день, когда он уезжал в больницу, он думал только о вас и о детях. Я старалась, как могла, чтобы его не подвести. Но что станется с вами в Америке? Если вы сами не будете о себе заботиться, кто же о вас позаботится?
Бетти повернулась ко мне. Лицо у нее было заплаканное, на щеках остались следы от подушки.
– Вы тоже едете в Америку, – глухо произнесла она.
– Нет, синьора, я должна остаться в Риме.
– Вы едете, – упрямо повторила Бетти.
– Нет, синьора…
– Мы все это уже обсуждали, – устало перебила Мария. – С нами поедут гувернантки, а Серафина останется.
Бетти села в кровати. Волосы у нее были всклокочены, глаза горели.
– Серафина едет, – с неожиданной силой в голосе сказала она.
– Это невозможно, мы ничего такого не планировали… У нее же ни билетов, ни документов… – пыталась урезонить невестку Мария.
– Пусть об этом позаботится Мирт Блум, – отрезала Бетти. – Он ведь, кажется, называет себя администратором Марио? Вот пусть и отрабатывает свои пять процентов.
– Наймешь себе другую девушку в Америке.
– Мне нужна Серафина. Она едет с нами вместе с гувернантками и животными, что бы вы ни говорили.
– Собаки – да, а канарейка… – начала было Мария.
Бетти нахмурила брови и плотно сжала губы.
– Нельзя же забрать с собой всю виллу! – сказала Мария с раздражением.
– Канарейку купил Марио, и Серафину нанял тоже он. Он бы хотел, чтобы они были рядом со мной – я знаю.
