Приезжай, дорогая Ильзе, я очень по тебе скучаю. Мы попросим, чтобы нас отвезли на реку, купаться. Правда, мне нужно быть осторожной, так как мой фюрер запрещает загорать — ему нравится белоснежная кожа, это по-настоящему аристократично.
Я постоянно боюсь его потерять. Я так несчастна. Пойду куплю еще снотворного и погружусь в полудрему».
Она сходила с ума от ревности — как к реальным, так и возможным привлекательным спутницам Адольфа, которые, по ее мнению, обязательно должны были существовать. И вот однажды, распалившись и накрутив себя до состояния полного помешательства, она, не помня себя, написала прощальное письмо и выстрелила из отцовского пистолета себе в шею. Может быть, хоть так, была последняя ее мысль, перед тем как спустить курок, ей удастся сравняться с Гели Раубаль — ведь она тоже застрелилась, она тоже не побоялась отдать жизнь из любви…
Страшная боль отрезвила ее. Кровь хлынула потоком из раненого горла. Ева, пытаясь кричать, едва не падая и хватаясь за кресла, буквально подползла к телефону. Вместо слов из ее горла вырывались только хриплые стоны.
— Я здесь… Я умираю… Здесь все в крови… — едва смогла она сказать шурину Гофмана, врачу Плате.
Как же она была счастлива, когда Гитлер примчался к ней в больницу с огромным букетом цветов — в полном восхищении и преклонении перед ней!
Много позже она узнала, что до того, как отправиться к ней, он подробнейшим образом расспросил врачей о том, как все было.
— Мы действительно едва успели спасти ее! — был ответ. — Еще несколько минут, и было бы поздно!
— Значит, и в самом деле она вела себя как настоящая валькирия! — восторженно сказал абсолютно счастливый Гитлер Гофману. — Ева сделала это из любви!
«Телеграмма и множество цветов от него. Моя комната похожа на цветочную лавку и пахнет так, будто ее освятили. Главное — не терять надежды, а уж терпению я научусь. Вчера он приехал неожиданно, и был совершенно восхитительный вечер. Он хочет подарить мне домик. Боюсь загадывать. Господи, сделай так!»
Теперь он нежно называл ее Патшерль — киска, ежедневно звонил и даже купил дом и подарил двух черных шотландских терьеров — Штази и Негуса. А однажды он даже взял ее с собой на прием у герцогини Виндзорской.
Высокие гости пребывали в некотором недоумении: абсолютно счастливая Ева, не умолкая, говорила о бывшем короле Англии Эдуарде, который ради любимой женщины отрекся от короны.
— Эта простушка пытается дать Гитлеру понять, что у них с бывшей миссис Симпсон, а ныне герцогиней Виндзорской очень много общего и он мог бы уже, как наследный принц, жениться на ней, а не думать постоянно о своем партийно авторитете, — насмешливо перешептывались дамы. — Однако как она навязчива и как прозрачны и наивны ее намеки…
— Говорят, если они едут купаться или на прогулку, целый взвод эсесовцев перекрывает все дороги! А еще он приставил к ней двух охранников, говорят, они ходят за ней по пятам! Наверное, он по-своему к ней привязан, раз так заботится о ней…
— Да-да, он окружил ее королевской роскошью! Говорят, она переодевается до семи раз в день и к гостям выходит только с полным набором украшений: ожерелье, брошь, браслет, часы с бриллиантами… И это днем! И не в честь приема!
— У нее столько драгоценностей? Как же, понятно, ведь в ее документах написано — секретарша, она получает целых четыреста пятьдесят марок жалованья!
— На эти деньги она себе покупает «мерседесы» и «фольксвагены»? Хорошо же живут секретарши!
— Тише, тише, она смотрит в нашу сторону! Если он узнает, что мы о ней говорили, он может даже закрыть перед нами двери своего дома! Он уже поступил так с фрау Гогенц!
* * *
В конце 1944 года Ева составила завещание, разделив имущество между родственниками и подругами. А в феврале 1945 года она переехала в бункер Гитлера — чтобы до конца остаться его опорой и единственной спутницей.
— Я всегда буду с тобой, любимый, — говорила она. — Я не покину бункер даже ради прогулки, будь уверен. Я счастлива, что наконец-то могу быть так близко к тебе.
* * *
— Война проиграна. Я убью себя, — сказал Гитлер утром 22 апреля.
— Ты знаешь, что я уйду вместе с тобой, — ответила Ева, обнимая его. — Помнишь, я говорила: если с тобой что-то случится, я умру. С нашей первой встречи я поклялась себе повсюду следовать за тобою, так же и в смерти. Ты знаешь, что я живу для твоей любви.
Советские войска были уже на подступах к Берлину.
— Офицеры бегут как крысы с корабля, — сказала Ева. — Еще и прихватывают с собой кто сколько может. Бедный Адольф…
Ильзе пожала плечами.
— Ты знаешь, — продолжала младшая сестра, — он хочет покончить с собой. Он сам сказал мне об этом. Но у него не хватает духу… Он несколько раз прощался со всеми — очень торжественно, запирался в своей комнате… и выходил обратно, так и не сумев выстрелить в себя… Я сегодня пообещала, что уйду вместе с ним…
— А я сегодня видела сон, — тихо промолвила Ильзе, так, будто слова давались ей с трудом. — Ты стоишь, охваченная пламенем, а вокруг тебя — полчища крыс…
— Я до последнего времени думала, что все закончится подписанием мирного соглашения и веселыми песнями… — задумчиво произнесла Ева. — А оказалось вот так… Помнишь, когда на него было покушение? Тогда Бог спас его. А я ведь на грани нервного срыва была, когда его увидела… Волосы седые, руки дрожат… Он почти не видел и не слышал, врачи сказали, что это все от потрясения, и голова у него так болела… А теперь? Что будет с ним теперь? Что будет со всеми нами?
— Помнишь, когда вы познакомились, я ведь предупреждала тебя… И родители были так расстроены… Если бы ты тогда послушала нас…
— Я не могла, — медленно, словно про себя, ответила Ева. — Не могла я никого послушать…
В бункере, на шестнадцатиметровой глубине под землей, время словно остановилось. Наверху шли бои, в Берлине бушевали пожары, земля содрогалась от взрывов бомб и снарядов, а стенографистки, как и все сотрудники рейхсканцелярии, были, как всегда, подтянуты, безукоризненно одеты и причесаны. Многолетняя выучка давала себя знать.
— Немецкий народ, — диктовал Гитлер, — оказался недостойным возглавляемого мною движения. Сейчас, когда мое земное бытие подходит к концу, я решил взять в жены девушку, которая доказала мне свою многолетнюю верную дружбу и прибыла в осажденный город, чтобы разделить мою судьбу. Мы оба предпочитаем смерть позору бегства или капитуляции.
* * *
29 апреля в три часа тридцать минут ночи Ева Анна Паула Браун стала фрау Гитлер.
В бункере Гитлера не было слышно взрывов и выстрелов. Здесь, глубоко под землей, все было, как раньше, когда весь мир, казалось, был у ее ног. Только церемония бракосочетания, хоть и проведенная в строгом соответствии с ритуалом, была, на взгляд Евы, слишком уж короткой и сдержанной.
