— Леш, ну какой у тебя сорок третий? Мне твои ботинки не велики совершенно, я уже мерила.
— Ах, ты мерила! А кто тебя, деловую такую, просил??? У меня сорок третий размер!!! Не делай из меня идиота! Я и в магазине всегда брал сорок третий, никакого тридцать девятого.
И тут я поняла, что я его больше не люблю. И вряд ли любила, это на меня нашло непонятное затмение. Как можно любить человека, у которого в голове бегают такие крупные тараканы? Я понимаю, если бы я ему сказала, что у него член маленький, но нога! Что тут особенного? Короче, я с ним больше не могу, это была последняя капля.
Спать Катю уложили вместе с Жанной, девушки шептались полночи, как в далекой юности, жарко дыша и толкаясь под узким одеялом.
— Катюх, а Катюх, у тебя кто-то есть.
— С чего ты взяла?
— Да вот взяла… Может, Лешка и не подарок, и тараканов у него много, но ты бы не бросила его, если бы не влюбилась. Признавайся, кто наш принц? Какого цвета у него конь? Он хоть не женатый?
— Нет.
— Что — нет?
— Не женатый.
— А что с ним не так? Почему не хвастаешься?
— Все так… — Катя сердито пнула сестру в бок — за дотошность. — Это Сережа.
— Какой Сережа? — спросила Жанна. — Михей, что ли?
Сережа Михеев по кличке Михей был первой Катиной любовью. Дачной любовью. Безответной любовью, поскольку три года разницы для детей — это очень, очень много. Кате едва исполнилось шесть — а Михей уже ходил в третий класс, и девочка провожала его восхищенным взглядом, а он в упор не замечал «мелочь пузатую». Заметил он Катю лет в шестнадцать, когда она вытянулась, стала стройной белокурой красавицей и за ней стайками забегали мальчишки из двух соседних поселков. Увы, короткий платонический роман выявил полную несовместимость, но легкий флер влюбленности остался.
— Еще скажи — дядя Миша, — засмеялась Катя.
В дядю Мишу она была влюблена в три года и обещала выйти за него замуж, когда вырастет, а его старая жена умрет.
— А какой еще Сережа? Я его знаю?
— Знаешь, — буркнула Катя, — ты сама его и выслеживала с мамой… можешь теперь со мной выслеживать…
Жанна даже подскочила на кровати.
— Но как???
— Вот так… Русскую бабу губит жалость, как известно. Сначала мне стало стыдно, как я над ним издевалась, и я решила позвонить, попросить прощения. Потом мне стало его жалко, как он крутится со своим семейством, и я пригласила его на концерт — мы должны были с Ленкой пойти, а у нее дочка заболела. После концерта зашли в кафе. Через пару дней он мне позвонил и позвал… в парк Горького кататься на колесе обозрения… Честно говоря, на свидание я бы не пошла — и так уже один раз Лешке соврала, что я с Ленкой. А тут — колесо обозрения, что-то из детства, никакой дурацкой романтики из книжек. В результате до поздней ночи бродили по парку — в тире стреляли, вату красную на скорость ели, шарики покупали, еще какая-то ерунда… День пролетел незаметно… Лешку с его компьютером — не вытащишь, вечно сидит, уставится в ящик, слова не допросишься. А Сереже интересно — как в институте, как в детстве, как то-се, пятое-десятое. Я ему незаметно и про парней своих, козлов, рассказала, и про Лешку, все секреты. И вижу, что ему действительно хочется меня слушать. Лешка и в лучшие времена предпочитал сидеть за компом. Сережа, как ни позвонит, всегда куда-то позовет — то на выставку, то просто на речку купаться. И как-то незаметно… Короче, не могу я больше с Лешкой жить, я его не люблю.
— Но ведь три года…
— И что? Терпеть его еще тридцать три года в память об этих трех?
— Я просто… — смутилась Жанна. — Вроде бы и свадьбу назначили.
— Да и в баню свадьбу! Люди вообще из-под венца сбегают, подумаешь. Выйду за другого.
— Он зовет?
— Нет, — призналась Катя, помрачнев, — не зовет. Но лучше остаться старой девой, чем замуж за этого козла Лешу.
На этом и решили. А утром, когда Катя завела речь о некоторых, которые брыкаются по ночам, и о покупке раскладушки, Жанна, покраснев, сказала, что она будет жить у Александра.
Александр обрадовался, услышав про дефицит места в комнате сестренок, и быстро примчался забирать вещи.
— Спасибо тебе, Катюша, — галантно сказал он, демонстративно целуя Кате руку, — благодаря тебе Жанна наконец-то станет моей.
— Не станет, — заявила Катя и подмигнула Жанне, — она женщина свободная.
— На моей территории я как-нибудь ее свободу сумею ограничить — полушутя-полусерьезно парировал Александр.
— Свободу девушки ограничивает только одно, — томно произнесла Катя, красиво поправляя светлый локон, — и это… и это…
— Катя, не томи — что же это? — принял игру Александр.
— Ах, я стесняюсь!
— Да все свои!
— Открываю страшную тайну. — Катя перешла на патетический шепот. — Хочешь владеть моей сестрой — веди ее к алтарю. Обручальное кольцо поможет тебе ограничить ее свободу… Ах, белое платье так идет к ее русым волосам…
— Ладно, хватит, я тороплюсь. — Александр быстро подхватил сумки с вещами. — Как удержать девушку, разберусь, без белого платья твоя сестра не останется, окольцую своевременно, тебя возьму свидетельницей. Все, мы побежали, Елизавете Аркадьевне передайте, что привезу ей обещанные пряности.
Из всей пикировки Кати и Александра Жанна поняла только одно: Александр не против женитьбы. И твердо решила в самое ближайшее время сдать анализы и пройти все обследования, чтобы не медлить с ребеночком.
— Сашенька, — спросила она уже по дороге, — ты ведь не потребуешь, чтобы я бросила работу, верно?
Александр удивленно посмотрел на девушку и сказал:
— Мне и в голову не приходило… Если ты сама захочешь сидеть дома и заниматься хозяйством — то я не буду требовать, чтобы ты обязательно работала, но если тебе нравится твоя работа…
— Нравится, — сказала Жанна. — Иногда я ее ненавижу и даю себе клятвы, что обязательно уйду на другое место завтра же, но я слишком люблю нашу Тэвэшку.
«Наша Тэвэшка» была второй по счету организацией в жизни у Жанны. Едва окончив школу и подав документы на факультет филологии в педагогическом, девушка появилась на пороге крошечной районной студии, снимавшей местные новости для жителей буквально нескольких кварталов, и предложила свои услуги. Предложение отвергли в достаточно насмешливой форме, но Жанна не расстроилась, узнала адреса всех таких же маленьких каналов и методично обошла один за другим. Повезло ей достаточно быстро, и, пока ее одноклассницы отдыхали на даче, в Египте и на Бали, Жанна училась тележурналистике. Ездить приходилось далеко — практически на другой конец города, зато кабельное обслуживало целых два района и еще кусочек третьего. Помещение арендовали у ДЕЗа в обычном подъезде обычного дома — три крошечные комнатушки: в одной принимали гостей прямого эфира и записывали новости, в другой была аппаратная, а третья служила корреспондентской, редакторской, складом, столовой и подсобным помещением одновременно. Студия располагала двумя старенькими компьютерами, одной бетакамовской камерой и шестью сотрудниками — генеральным директором, главным инженером, выпускающим, редактором, оператором (он же монтажер) и беременной журналисткой, на место которой и согласились взять Жанну с символическим окладом и обязанностями прислуги. Впрочем, четкой иерархии все равно не было — генеральный директор вместе с главным инженером клеили обои и красили батареи, редактор бегала по съемкам, а девочка-выпускающая драила полы и приносила из дома борщи для уставшего от ремонта начальства. Жанна легко и быстро вписалась в коллектив, научилась озвучивать ролики и красить батареи примерно одновременно, оказалась телегеничной и уже через три месяца вела новости и две ею же созданные передачи, дипломатично лавировала между чиновниками разных рангов и изящно подавала чай высоким гостям. В день она успевала сбегать на три-четыре съемки (машины у студии не было, оператор носил камеру, а журналист — зарядное устройство и сумку оператора), написать новостной блок, а иногда, засидевшись за полночь, еще и доделать его. Ночевать частенько приходилось у девочки-выпускающей или у главного инженера (мальчишки на три года старше Жанны) — они жили поблизости. Такое «горение на работе» было для студии нормой, и родители часто ворчали, что у дочери нет никакой личной жизни. Впрочем, когда девушка поняла, что времени на учебу у нее совсем не остается, она подала заявление.
