– Амброзия, – сказал Бертранд в машине по дороге из телестудии в центр Лондона.
– Не называй меня так, – запротестовала она.
– Но это звучит куда благороднее, чем Мин.
– Берт, я не из тех, кто дорожит своим благородством. И я терпеть не могу имя Амброзия, оно просто ужасно. Как бы ты посмотрел, если бы тебя назвали в честь заварного крема?
– А что это – заварной крем?
– Это очень жирный продукт, – вздохнула Мин. – Не думаю, что тебе понравится.
Берт решил сменить тему.
– Как бы то ни было, мне придется вернуться в Штаты.
– О нет! – воскликнула Мин. – Не уезжай. Мы только что поняли, что ты не воплощенный дьявол.
– Ага, спасибо, леди, вам всегда удается польстить мне.
– Ты же понимаешь, о чем я.
– Да. Я знаю, что ты имеешь в виду. Но с тех пор мои приоритеты изменились. – Он опять многозначительно посмотрел на нее. Когда-то этот взгляд был способен вызвать в Мин вожделение, а теперь – скорее тошноту.
– Чем ты собираешься заняться в Штатах? – спросила она, стараясь не смотреть ему в глаза.
– В NBC мне хотят предложить вести какое-то шоу.
– Ух ты! – воскликнула Мин. – Это же здорово!
– Я знаю, что ни один банк на свете больше», не примет меня на работу.
– Ты думаешь, в мире хватает и других «Теллкатов»?
– Это, возможно, только начало, Мин. Меня хотят выслушать в Конгрессе.
– Бертранд Стрейдер, да весь мир у твоих ног!
– Поедем со мной, – вдруг страстно сказал он. – Я вовсе не такой хлипкий, как ты думаешь. Ладно, красотки вешаются на меня, что тут возразить. Но мне уже не нужна такая жизнь, она разъедает мне душу. Я хочу любить и быть любимым, хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной.
Мин совсем не нравилось, что этот разговор Берт затеял на заднем сиденье автомобиля: шофер явно прислушивался, к тому же деваться было некуда.
– Мин, мы с тобой – отличная команда, – продолжал Бертранд. – Ты и я – ты только посмотри, чего мы достигли. Вместе мы горы можем свернуть. Нас ждет еще многое, и я не хочу, чтобы мы расставались.
– Chérie, – тихо ответила она, – ты же не можешь использовать меня в качестве аксессуара к новому образу жизни.
– Но я вовсе не об этом, – возразил задетый Бертранд.
– Ты мне нравишься, правда, но я вряд ли гожусь для серьезных отношений.
Берт был обезоружен, впервые услышав слова, которые он сам столько раз повторял.
– Но ведь ты была привязана к Гаджету, – упрекнул он.
– Я его знаю всю жизнь.
– Ты сможешь лучше узнать меня, Мин, – сказал Бертранд. – Мы можем достичь многого.
– Я не хочу многого.
– А чего ты хочешь?
Мин не знала, что сказать в ответ.
– Это он, Господи, это же он, верно? – воскликнул Бертранд, ударив себя по лбу. – Конечно. Как я мог быть так глуп? Как я этого не видел? Мин, посмотри мне в глаза и ответь прямо. Ты любишь Уильяма Гаджета?
– Думаю, – сказала Шаран, взглянув на Альберта своими бархатными глазами, – что лимонная кислота лучше удаляет пятна.
– Хотя я предпочитаю «Сиф», но, пожалуй, вы правы, – согласился он. Они были заняты оценкой чистоты двойной мойки из нержавеющей стали в кухне Уильяма Гаджета.
– Ох уж эта молодежь, – вздохнула Шаран.
– Им все невдомек, – кивнул Альберт.
– Вот именно, – сказала Шаран. – Они воспринимают наши замечания в штыки, хотя мыто хотим им только добра.
– Да. Они предпочитают делать все по-своему и набивают шишки, – вторил Альберт.
Умудренные жизненным опытом, они обменялись понимающими улыбками.
Бертранд пил крепкое мартини в соседней комнате. Прежде он никогда не сдавал своих позиций, и любой провал служил ему лишь толчком для новых, еще более настойчивых попыток. Но отказ Мин он стойко принял как должное. Он был рад впервые в жизни обрести друзей, с которыми не было необходимости конкурировать. Они не проявляли интереса к его банковскому счету и не лезли к нему в штаны, и вдруг привычное стремление добиться своего любой ценой отошло на второй план. Столько лет Бертранд старался преуспеть и расчистить себе дорогу. И вот он приостановился, и новое состояние неожиданно понравилось ему.
– Эй, Берт, – сказал Даллас, появившийся в сопровождении неунывающей Люэллы, заслужившей прозвище Бомба за вечно приподнятое настроение и способность переворачивать вверх дном любой дом, где она появлялась.
– Привет, Бертранд! – крикнула она, проходя в гостиную Джема и опрокидывая попавшиеся на ее пути предметы.
– А, Люэлла, – сказал Бертранд, освобождаясь от ее душных объятий. – Отлично выглядишь.
– Я поеду с Далласом в Лос-Анджелес, – заявила она с великим воодушевлением. – Это так здорово, скорей бы уже!
Данни Кравиц несколько дней назад увидел репортаж CNN и с трудом поверил своим глазам. Та видеозапись нежданно-негаданно превратилась в одно из самых ценных его приобретений. И он решил незамедлительно запустить съемку полнометражного фильма. Даллас, чьим представителем теперь стал Данни, должен был лететь в Лос-Анджелес, чтобы консультировать срочно нанятую команду сценаристов.
– Тебе понравилась съемка? – спросила неугомонная Люэлла.
Она была стилистом Бертранда на фотосессии для глянцевого журнала. Редакция решила, что из Бертранда, при его хладнокровии в сочетании с умением одеваться, можно сделать достойный пример для подражания в урбанистическом стиле.
– Непривычно, – ответил он. В самом деле, смешанный образ борца-эколога с банкиром из Сити, который они пытались создать, выглядел необычно, будто Свомпи переодели в Гордона Гекко.[45]
– Они хотят поместить тебя на обложке, – радостно сообщила Люэлла. – Можно я скажу в Лос-Анджелесе, что я твой персональный стилист?
– Можешь сказать, что заблагорассудится, дорогая, – ответил Бертранд со смехом. – Уверяю тебя, я всем, кто ни спросит, готов повторять, что только Люэлле дозволено одевать меня.
– Потрясающе, дружище, – сказал Даллас. – Ты хотя бы понимаешь, что уже стал постер-боем для антикапиталистических движений?
– Черт возьми, это просто невероятно! – сказал Бертранд. – Сколько бы я теперь ни говорил, что являюсь сторонником свободного рынка, никто и слушать не хочет. Все считают, что я – секретный агент антиглобалистов.
