— Это маловероятно, — ответила она.
— Почему?
— В основном потому, что перед первым прыжком…
— Самым первым? И в каком возрасте это случается? — спросил я.
— Данные Мелвина свидетельствуют о том, что большинство из них совершало первый прыжок в возрасте семи-восьми лет. В течение некоторого времени этот процесс невозможно контролировать, то есть они не понимают, что делают и куда попадают. И у каждого это происходит по-своему. Все как в жизни: у кого-то получается лучше, у кого-то хуже.
Семь-восемь лет — ничего себе! Даже страшно подумать, что можно так долго не знать о своих необычных способностях! И выходит, молодое поколение «Врагов времени» периодически появляется то тут, то там?
— Как бы то ни было, — продолжала Дженни, — представь, что перед первым прыжком их жизнь — это длинная и толстая ветвь дерева. В момент прыжка она начинает расти в другом направлении.
— И они могут остаться на этой новой ветви? Даже жить там, так ведь? — Именно это и произошло со мной. То есть сейчас происходит. Прыжок из две тысячи девятого в две тысячи седьмой вызвал появление нового отростка на моей ветви. А вот во время остальных прыжков ничего подобного не случалось.
— Да, ты прав, — согласилась Дженни. — Это как параллельная вселенная.
Ой, только не это! Адам никак не хочет отказываться от этой теории, а мне она ужасно не нравится. Из-за нее все, что происходит в мире, кажется менее ценным. И усиливается ощущение одиночества.
— А они могут вернуться на прежнюю ветвь после появления новой? — спросил я.
— Некоторые могут. То есть большинство из тех, с кем нам приходится сталкиваться, это умеют. И лишь некоторые в состоянии перемещаться вперед-назад по своей жизни на одной ветви.
— Так вот почему они не могут особо навредить нашему миру, — добавил я. — А если сначала переместиться на другую ветвь времени, а потом вернуться назад, что-нибудь изменится?
— Мы точно этого не знаем, но думаем, что подобные изматывающие путешествия во времени плохо сказываются на физическом состоянии.
Да, так и есть.
— В самом деле? Я не знал этого.
— Да, и считаем, что «Враги времени» непреднамеренно создают новые ветви. Они появляются, когда кто-то пытается переместиться в пределах своей собственной жизни.
— Но что в этом плохого? — с сарказмом в голосе поинтересовался я. — У таких людей ведь появляется больше возможностей. Можно одновременно иметь летний домик в Аспене, таймшер во Флориде и апартаменты на Манхэттене.
Дженни улыбнулась:
— Хочешь услышать самую безумную теорию Мелвина? Я знаю о ней только потому, что… залезла в его компьютер.
— Конечно.
— Он считает, что если бесконечно делить одну и ту же ветвь времени, то отростки в итоге пересекутся, и это может привести к концу света… или мозг самого путешественника во времени не выдержит и самоуничтожится.
— Вот это да! Боюсь, на сегодня с меня хватит, — сказал я, то ли в шутку, то ли всерьез.
— Да уж, я тоже предпочитаю верить в теорию самоуничтожения, — заметила она.
— Но если у каждого из «Врагов времени» разный уровень способностей, как можно предсказать их действия и подготовиться к ним? — поинтересовался я.
— Основное правило агента гласит: нельзя исходить из допущений. Это относится и к тем, кто перемещается во времени с плохими намерениями.
— А бывает такое, что кто-то из них в раннем детстве или еще когда-нибудь случайно отправляется в прошлое и не может вернуться в свое время? — спросил я.
— Да.
Я не стал больше ничего выяснять. Мне было тяжело услышать ответ Дженни и теперь требовалось время, чтобы осмыслить его. Может быть, именно поэтому я по-прежнему считал, что мой дом там, в две тысячи девятом году? Или меня тянет назад чувство вины за то, что я сбежал и даже смог стать счастливым на этой ветви времени.
А еще мне хотелось оказаться лицом к лицу с теми парнями, которые ворвались в комнату Холли, и выяснить, кто они такие. Я хорошо помнил рыжеволосого коротышку с отпечатком каблука на лице, а вот образ другого, повыше, моя память не сохранила.
— Мило беседуете?
Мы с Дженни одновременно оглянулись и увидели моего отца, который стоял, опершись о каминную полку. Подняв брови, он смотрел прямо на мисс Стюарт. Она положила подушку на место и вернулась за компьютер.
— Мы можем поговорить наедине, агент Стюарт? — спросил отец.
Ее лицо тут же окаменело от страха.
— Да, сэр.
Мне стало жаль Дженни, и я даже посочувствовал бы ей, если бы она не доставала меня тогда, во время нашей первой встречи. Я посмотрел на компьютер, оставленный без присмотра на кофейном столике.
Устоять перед таким соблазном было невозможно, но, как только я нажал на клавишу, чтобы оживить экран, Дженни тихо, как привидение, возникла у меня за спиной.
— На твоем месте я бы этого не делала.
Я отдернул руку от клавиатуры.
— Извини.
Она стояла передо мной, скрестив руки, и, судя по выражению лица, была настроена решительно.
— Предлагаю сделку. Ты пишешь за меня семестровую работу по испанскому, а я учу тебя драться, как умеют только настоящие агенты.
— Это отец тебя надоумил? — спросил я, и она кивнула. — Сколько страниц должно быть в работе?
— Десять.
Похоже, отец готов сдержать свое обещание и намучить меня некоторым вещам.
— Через один или два интервала?
— Два, — с усмешкой сказала она.
— Договорились.
Дженни снова устроилась перед компьютером.
— Твой отец хочет, чтобы я показала тебе подробные схемы бесшумной защиты.
— Бесшумной защиты? — Я подвинулся, чтобы лучше видеть экран. Я и не подозревал, что так сильно хочу освоить приемы секретных агентов, пока не появилась такая возможность. Мои способности могли дать мне серьезные преимущества, если бы я не нуждался в помощи такого количества людей. И каждый из них пытается перетянуть меня на свою сторону.
— В ее основе — максимальное приложение силы и минимальная ответная реакция. Все делается тихо, практически без движений, — объяснила она.
Кликая мышью, Дженни выводила на экран изображения основных приемов атаки, а я внимательно рассматривал их.
— Мы будем только смотреть картинки? И ничего больше?
Она пожала плечами:
— Я делаю то, что мне сказали. Твой отец, похоже, считает, что эти схемы тебе помогут. Но я лично предпочитаю практические занятия.
Я рассмеялся:
