— Живой? — крикнул ему старшина.
— Ага. Ща выберусь.
Григорий изо всех сил уперся руками в грудь убитого немца и свалил его в сторону. Он схватил автомат, встал и открыл огонь по фашистам. Савчук волчком крутился рядом и успевал отстреливаться в разные стороны. Трое немцев неожиданно выскочили на них из соседней траншеи.
— Сзади! — крикнул старшина, и Григорий, увидев врага, выпустил длинную очередь.
— Короткими бей — короткими! — крикнул ему Савчук. — Видишь, лезут как тараканы! Перезарядиться не успеешь! Давай, ты с права держи, а я слева! Понял?
— Да!
— Давай, Гришань, не стесняйся!
Рядом раздался мощный взрыв, и взрывной волной забросила в окоп бежавших слева немцев. Один получив ранение в живот дико заорал. Савчук короткой очередью прервал этот крик. Рядом разорвались еще несколько снарядов. Взрывы разбросали фашистов. На несколько секунд противник словно исчез, лишь раненые стонали и кричали.
— Отдышись, не гони коней, — крикнул Савчук. — Чо это мы тут, двое? Где же остальные? — Не успел он досказать, как над окопом пролетела чья-то фигура, за ней еще одна. Григорий выскочил и увидел, как сотни солдат единой лавиной бегут вперед.
— Ну вот и пехота догнала. Глянь, сзади два окопа и впереди четыре, это нас на танке в самую гущу закинуло? — вытирая пот, произнес Савчук.
— Давай вперед, старшина! Потом обсудим! — крикнул Гриша и слился с бегущими солдатами. Он подбежал к следующему окопу, но там все немцы уже стояли с поднятыми руками, он перепрыгнул через него и побежал дальше. Сбоку его обогнал танк, а за ним показалась, ревущая «Ура!», толпа бойцов. Гриша замер на мгновение, огляделся и побежал к последним окопам, где еще раздавались выстрелы. Рядом, сбоку, сзади бежали солдаты, и он почувствовал силу Красной армии, ее мощь. Каждый стрелял, и этот треск автоматов сливался в общий монотонный грохот. Где-то в стороне взрывались снаряды, отбрасывая солдат, но на их месте, словно из-под земли, вырастали новые.
Подбежав к последнему окопу, он еще несколько раз выстрелил. Немцы спрятались в глубь траншеи и, выворачивая руки, тянули их, пытаясь сдаться. Григорий остановился, посмотрел на них и со злостью заорал:
— Захватчики хреновы. Ну что, навоевались? Теперь ручки тянете, выжить пытаетесь, сволочи!
Ему так хотелось разрядить барабан в этих людей, но он сдержал себя. А в это время из ДОТа на небольшой высоте загрохотал крупнокалиберный пулемет. Несколько человек разорвало на глазах. Остальная волна солдат залегла. Григорий спрыгнул в окоп, оттолкнул ногой, сжавшегося немца и, прицелившись, стал стрелять по ДОТу. Откуда-то сзади раздался мощный выстрел. Он оглушил его и солдат. Но следом раздался еще один. Гриша присел, прижался к стенке окопа и закрыл ладонями уши. И в этом глухом состоянии он неожиданно услышал, как кто-то кричит ему:
— Сынок, отползи в сторону! Ты что ж под танком-то сел? Оглохнешь!
Гриша взял автомат и на четвереньках пополз в сторону, отталкивая рукой живых и мертвых немцев. Несколько минут состояние глухости не уходило, но затем свит пуль и грохот выстрелов вернулись. Звук нарастал с каждой секундой и солдат понимал, что возвращается в пекло. Григорий решил пробежать по окопу. Оглянулся, но, увидев немецкий пулемет, перекинул его на другую сторону траншеи и начал стрелять по ДОТу и отступающим немцам. Он вспомнил слова песни комбата и стал в такт коротким очередям кричать их:
— Ой-вы ка-мушки мо-и, ой-вы пти-цы в не-бе-сах, ой пе-со-чек у ре-ки да тво-и цве-ты в по-лях. Ой-ты круж-ка мо-ло-ка обжи-гаешь слов-но спирт…
Он видел, как падают фашисты, и старался добить каждого. Пулеметчик из ДОТа заметил его и выстрелил по Григорию длинной очередью. Брызги земли хлестко ударили по лицу, а большие ломти дерна, вывернутые пулями крупнокалиберного пулемета, разлетелись в стороны. Пули вырыли ямы в крае окопа и почти достали, но Григорий успел спрятаться. Рядом другой пулеметчик отвлек внимание ДОТа на себя. Гриша схватил автомат и уже почти выскочил из окопа, пытаясь приблизиться к врагу, но кто-то поймал его за ногу и сбросил обратно. Он со злостью выставил в незнакомца автомат, но, увидев комбата, замер.
— Ты куда это собрался? — спросил майор.
— Щас, я его! Поближе подойду! — со злостью ответил солдат, не понимая, откуда появился комбат.
— Не горячись — там и без тебя все сделают.
Через несколько секунд раздался мощный взрыв и из бойницы ДОТа вырвалось пламя.
— Ну вот и все. Пошли, — приказал Киселев. Они вылезли из окопа и направились к последней полосе укреплений. Кругом уже спокойно ходили наши солдаты и друг у друга спрашивали закурить.
— Товарищ майор, ща я сержанта табачком угощу? — произнес радист. Бой еще продолжал жить в нем, и он сам не понял, зачем спросил об этом комбата.
— Пошли! У них свой есть, — неожиданно ответил комбат.
— Как, а чо ж тогда спрашивают?
— Привычка такая. Свой в кармане, а после атаки все ходят и друг друга табачок просят. Дай закурить — значит, жив, а у тебя табачок есть, и кто-то отвечает — есть, значит, тоже жив. «Дай закурить» — это как «Привет» после боя. Странное состояние. Все ищут товарищей, но главное — себя.
— Это как?
— Если курить хочешь, значит живой. Понял?
— Да. Я тоже тогда закурю.
— Закури. Успокойся. Вишь, как мы его? Немца-то? Если бы у меня всегда столько бойцов было, — задумчиво произнес Киселев. — На одном дыхании: саданули — и вышибли фрица! — улыбнувшись, добавил он.
Григорий достал завернутый в газету табак, оторвал кусочек бумаги, отсыпал на нее и стал скручивать сигаретку.
— Табачок есть? — спросил проходящий мимо солдат.
— Конечно, — ответил Гриша. Солдат улыбнулся и пошел дальше, ничего не взяв. Он тоже, как остальные, решил попробовать. Сделав самокрутку, спросил у проходящего мимо пожилого солдата:
— Есть закурить?
— А то, — ответил боец.
— Эх! Здорово, — ответил Гриша, а боец, усмехнувшись, пошел дальше.
— Есть табачок? — вновь услышал Гриша.
— Конечно.
— Ну так, давай, — прохрипел кто-то. Григорий в растерянности обернулся и, увидев старшину, протянул ему газету с табаком.
— Я-то свой где-то посеял, — объяснил Савчук.
— А-а, — совсем запутавшись, ответил радист, и тут до него дошло, что Савчук жив и хочет курить. Он хотел броситься и обнять его, но лишь выдавил из себя: «Спасибо».
— Чего это ты?
— Ну, за того толстого. Задушил бы сволочь меня.
— А-а, ну ладно, — ответил Савчук, и отдал табак радисту. — А я все хочу спросить, чего это ты сегодня без рации?
— Теперь штаб полка единый, а мы у них в соединении. Там свои радисты.
