— Мне двенадцать… ни братьев, ни сестер у меня нет. И я думаю, мне теперь лучше вернуться домой.
— Но не прежде, чем ты перекусишь.
— О, спасибо, я ужинала.
— Два часа назад, а потом еще прошла пешком две мили. Не говори глупостей.
Жаль, что я не располагаю нектаром и амброзией… той едой, какую едят эльфы… и не имею даже блюдечка лунного света, но на острове Принца Эдуарда ни одна женщина не печет более вкусного кекса с изюмом, чем моя мать. А еще мы держим корову, которая дает жирнейшие сливки. Подожди здесь немного. Пусть Бой тебя не пугает. Он иногда ест нежных маленьких протестанток, но никогда не связывается с лепреканами[49].
Когда отец Кассиди вернулся, вместе с ним в комнату с подносом в руках вошла его мать. Эмили ожидала увидеть миссис Кассиди такой же крупной и смуглой, как ее сын, но та оказалась самой миниатюрной женщиной, какую только можно вообразить, с шелковистыми снежно-белыми волосами, ласковыми голубыми глазами и розовыми щеками.
— Разве она не очаровательнейшая из матерей? — спросил отец Кассиди. — Она у меня для того, чтобы на нее смотреть. Конечно, — отец Кассиди понизил голос до театрального шепота, — есть в ней что-то странное. Я замечал, как иногда эта женщина бросала все в самый разгар уборки дома и уходила, чтобы провести остаток дня в лесах. Думаю, она, как и ты, имеет какие-то связи с феями.
Миссис Кассиди улыбнулась, поцеловала Эмили, а потом сказала, что должна пойти в кухню, где у нее варится варенье, и торопливо удалилась.
— А теперь, эльф, садись здесь, стань минут на десять человеком, и мы славно перекусим.
Эмили в самом деле была голодна — приятное чувство, которого она не испытывала уже недели две. Кекс миссис Кассиди вполне оправдывал выраженные ее сыном-священником претензии на превосходство над другими кексами, и корова, дающая жирнейшие сливки, похоже, отнюдь не была вымыслом.
— Что ты сейчас думаешь обо мне? — неожиданно спросил отец Кассиди, заметив, что глаза Эмили задумчиво устремлены на него.
Эмили покраснела. Она думала о том, удастся ли ей набраться смелости, чтобы обратиться к отцу Кассиди с еще одной просьбой.
— Я думаю, вы ужасно хороший, — сказала она.
— Я действительно ужасно хороший, — согласился отец Кассиди. — Я такой хороший, что исполню любое твое желание… так как чувствую, что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя что-то еще.
— Я в затруднительном положении с самого начала этого лета. Понимаете, — Эмили была очень серьезна… — я поэтесса.
— Святые угодники! Это в самом деле очень серьезно. Не знаю, смогу ли я существенно помочь тебе. И как давно это с тобой?
— Вы смеетесь надо мной? — спросила Эмили печально.
Отец Кассиди проглотил что-то еще, кроме кусочка кекса с изюмом.
— Упасите меня святые угодники! Просто я несколько ошеломлен. Принимать в гостях леди из Молодого Месяца… и эльфа… и поэтессу в одном лице — это, пожалуй, слишком большая честь для скромного священника вроде меня. Возьми еще кусочек кекса и расскажи мне все подробно.
— Дело вот в чем… Я пишу эпическую поэму.
Отец Кассиди вдруг подался вперед и слегка ущипнул Эмили за запястье.
— Я только хотел убедиться, что ты настоящая, — объяснил он. — Да-да, я понял, ты пишешь эпическую поэму… продолжай. Думаю, я уже обрел второе дыхание.
— Я начала ее прошлой весной. Сначала я назвала ее «Белая леди», но теперь изменила это название на «Дочь моря». Вам не кажется, что это лучше звучит?
— Гораздо лучше.
— У меня готовы три первых песни, но продвинуться дальше я не могу, так как есть кое-что, чего я не знаю и никак не могу выяснить. Меня это так огорчает.
— Что же это такое?
— В моей поэме, — сообщила Эмили, прилежно поедая кекс с изюмом, — рассказывается об одной очень красивой девушке знатного происхождения, которую в младенчестве украли у ее настоящих родителей и воспитали в избушке дровосека.
— Один из семи оригинальных сюжетов в мире, — пробормотал отец Кассиди.
— Что?
— Ничего. Всего лишь дурная привычка думать вслух. Продолжай.
— У нее был высокородный возлюбленный, но его родственники не пожелали, чтобы он женился на ней, так как в их глазах она была всего лишь дочерью лесника…
— Второй из семи сюжетов… извини.
— …так что они отправили его в Святую Землю, в Крестовый поход, а оттуда пришло известие, что он убит, и Эдита — ее звали Эдита — удалилась в монастырь.
Эмили сделала паузу, чтобы откусить кусочек кекса, а отец Кассиди подхватил, подражая ее тону:
— Но теперь ее возлюбленный возвращается, очень даже живой, хоть и в шрамах от мечей язычников, и секрет ее рождения раскрыт благодаря предсмертному признанию старой няньки и родимому пятну на руке.
— Откуда вы узнали? — изумленно ахнула Эмили.
— О, я догадался… я очень догадлив. Но в чем же причина твоих затруднений?
— Я не знаю, как вернуть ее из монастыря, — призналась Эмили. — Я подумала, что, может быть, вы знаете, как это сделать.
И снова отец Кассиди соединил кончики пальцев.
— Что ж, давай подумаем. Вы взялись за непростую задачу, юная леди. Итак, как же обстоит дело? Эдита приняла монашество не потому, что чувствовала призвание свыше, но потому, что воображала, будто ее сердце разбито. Католическая церковь не освобождает своих монахинь от принесенных ими обетов только потому, что они случайно совершили такого рода маленькую ошибку. Нет, нет… мы должны иметь более существенные основания для такого освобождения. Эта Эдита — единственный ребенок своих настоящих родителей?
— Да.
— О, тогда путь открыт. Если бы у нее были братья или сестры, тебе — чтобы обойти это препятствие — пришлось бы убить их, что само по себе весьма аморально. Ну, а так… она единственная дочь и наследница благородного семейства, которое много лет было в смертельной вражде с другим благородным семейством… семейством ее возлюбленного. Ты знаешь, что такое междоусобная вражда?
— Разумеется, — сказала Эмили презрительно. — И у меня все это уже есть в поэме.
— Тем лучше. Эта вражда раскалывает все королевство на две части, и спасение может принести только союз между Монтекки и Капулетти[50].
— Их зовут по-другому.
— Неважно. В таком случае это государственный вопрос с далеко идущими последствиями, а потому обращение к верховному понтифику вполне оправдано. Тебе требуется, — отец Кассиди серьезно покивал, — освобождение от монашеского обета, полученное из Рима.
