Она замолчала.
— Но он, знаешь… Наверное, просто добрым человеком оказался. Сели на скамейку. Он и говорит: «Девушка, я бы мог вас сейчас отвести в отделение… составить протокол… Но мне вас жалко. Я вижу, что вы это не со зла, а по глупости. Давайте вашу книгу и идите отсюда подобру-поздорову. Больше так никогда не делайте!..» И все. Я отдала ему книгу и ушла. Еще оглядывалась — не следит ли. Нет, не следил… Вот такой случай. Книжку жалко, конечно.
Она посмотрела на него, как будто хотела оценить реакцию на рассказанное.
У Плетнева было какое-то странное чувство. Честно сказать, он не слышал, чтобы оперативники в метро за книгами следили… Но зачем ей врать? И ведь есть Пятое управление… там именно такими делами занимаются. Черт их знает!.. Но все-таки как-то обидно все это слышать про родное ведомство!..
Он вздохнул.
— Не нужно нас бояться. Зачем? Мы никому ничего плохого не делаем… Разве плохо, что посольство охраняем? — Плетнев пожал плечами, помедлил, подыскивая слова. — Может, со стороны кажется, что мы какие-то слишком подозрительные, что ли… Но ведь это работа такая. Всегда нужно быть начеку, в готовности… А так-то если посмотреть — все нормальные люди. Добрые. Вон Раздорова взять… Совсем мягкий человек… или Голубков, например… Душа-парень. Или Симонов! Да что я! — все такие! все!..
Она почему-то рассмеялась, и Плетнев почувствовал, что ей не хочется больше никаких разговоров. Ему тем более не хотелось. Он обнял ее, привлек к себе, и она слабо застонала, прижимаясь.
Кузнецов сидел и смотрел на рюмку, барабаня по столу пальцами.
Немного передвинул предметы на столе, добиваясь симметрии.
Опять стал барабанить. Посмотрел на часы.
Чертыхнулся.
Отщипнул и бросил в рот кроху лепешки. Меланхолично пожевал.
Подвинул на прежнее место тарелку с помидорами.
С надеждой обернулся, чтобы посмотреть на дверь.
Побарабанил.
Крякнул.
Взял рюмку правой рукой. Спохватившись, перехватил в левую. Истово перекрестился. Снова взял рюмку в правую.
И наконец выпил.
И выдохнул.
И прикрыл глаза.
А потом еще долго сидел, допивая, — закусывал помидорами без соли и поглядывал на часы.
Но так никого и не дождался.
Арбузы сахарные
Новенький УАЗ-469 ходко бежал по набережной. Навстречу тянулись перекошенные, ободранные, забитые до отказа пригородные автобусы, чадящие грузовики-развалюхи, пикапы.
Плетнев сидел за рулем, Архипов справа, Пак сзади. Архипов командирским взором посматривал направо-налево. Время от времени его внимание привлекал какой-нибудь беспорядок — нищий на обочине или большая вонючая свалка в самом, казалось бы, неподходящем месте, и тогда он неодобрительно цокал или даже бормотал что-нибудь вроде:
— Да-а-а… Далеко им еще до нас, далеко!..
Плетнев рулил, размышляя о том, что Архипов чем-то напоминает старшину учебной роты Дебрю. Старшина Дебря говорил почти исключительно поговорками. «Солдат — что дерево: пока не срубят, сам не повалится!» Или: «Старшина солдату ближе матери: с матерью в баню не ходят, а со старшиной положено!» Или спросят его, например, можно ли порвавшиеся до срока ботинки на новые поменять, а он отвечает: «Хрен не сахар, за щекой не тает!» Вот и думай… Все его речения горделиво несли отпечаток армейского идиотизма, а некоторые напоминали какие-то недоделанные силлогизмы, томившие своей незавершенностью. Самой лаконичной и, пожалуй, верной из его пословиц была следующая: «В танке главное — не бздеть!..»
Архипов поговорками не пользовался, а все же Плетнев не мог отделаться от ощущения, что они со старшиной Дебрей в чем-то похожи…
Огороженное решетчатым забором здание Академии Царандоя — Народной милиции — располагалось на окраине города, у склона холма.
У ворот теснилось неожиданно много народу: старики, зрелые мужики, женщины, молодые парни. Стояли машины, навьюченные ослы, тележки. В поклаже преобладали туго скрученные ковры, набитые чем-то мешки и сетки с овощами. У изгороди дружно блеяли бараны, козы и даже несколько низкорослых коров.
— Что это у них тут сегодня — козлодрание? — удивленно спросил Архипов.
Возле будки КПП ждали Хафиз и Камол — два парня из подопечных контрразведчиков. Хафиз неплохо говорил по-русски.
Непрерывно сигналя, Плетнев протиснул машину сквозь толпу, подъехал и запарковался правее будки.
Выбрались наружу, и Хафиз и Камол, улыбаясь, принялись пожимать им руки.
— Здравствуйте! Как ехали? — говорил Хафиз, кланяясь. — Как здоровье? Как настроение?..
— Слышь! — сказал Архипов, показывая пальцем на толпу. — Что происходит?
Хафиз мельком глянул и ответил:
— Набор же в академию идет… Каждый хочет сына устроить, — он виновато развел руками. — Бакшиш несет. Один — мешок риса несет, другой — барана несет, еще другой — корову…
— Класс! — Архипов по-свойски хлопнул Хафиза по спине. — Ты тоже за барана поступал?
Хафиз смущенно улыбнулся и неопределенно пожал плечами.
— У нас в Ташкенте то же самое, — заметил Пак. — Только барашки в бумажке.
Архипов сердито на него зыркнул:
— Заткнись ты со своим Ташкентом! Союз дискредитируешь!
Пак растерянно заморгал.
На КПП, где предъявили документы, неугомонный Архипов вступил с часовыми в беседу, произнося слова громко и отчетливо, как будто беседовал с глухими:
— Советский Союз, понимаешь? Ленин! Спутник! Гагарин! Коммунизм!.. Понял, нет? Вот, на тебе, держи!
С этими словами он достал из нагрудного кармана значок с изображением Ленина и вручил солдату.
Тот равнодушно покрутил его в пальцах и бросил на стол.
Плетнев почувствовал себя очень усталым.
— Коля, отстал бы ты от него, — тихо сказал он.
— Нет, — возразил Архипов. — Я хочу, чтобы он запомнил нашу встречу, чтобы потом рассказывал своим детям! — и опять стал орать, тщательно артикулируя: — Слышишь? Мы — советские, русские! Мы вам помогаем! — потыкал пальцем в злополучный значок. — Это Ленин! Ленин! Понял?
Часовой пожал плечами и буркнул что-то на дари.
За это Хафиз на него сердито накричал. Тоже, естественно, на дари.
Солдат несколько смутился.
— Что он говорит? — настороженно спросил Архипов.
— Говорит, лучше бы сигарет дал, — с мстительной невозмутимостью ответил Пак. — Или денег. Ну что, пошли?
* * *
