И мне непонятно, почему ультиматум принял ту форму, в какой он появился на свет: только кнут и никакого пряника. Наверное, целью было обратить врага в паническое бегство – и цель была достигнута. Не исключено, что тайные переговоры Революционного Штаба и командующих армиями Системы определили такую форму. В любом случае был достигнут эффект раскола Системы. Е и все политики оказались на одной стороне, военные – на другой.
Сторона Е требует немедленного уничтожения Калифорнии атомной бомбой, невзирая на последствия. Проклятые гои замахнулись на Избранный Народ и должны быть истреблены. Военные, с другой стороны, за временное перемирие, пока не будут найдены и обезопасены «пятьсот (простительное преувеличение) ядерных снарядов». После специального выпуска единственной нашей мыслью было как можно быстрее довезти наш смертельный груз до Вашингтона. Мы понимали, что сейчас люди не в себе, и решили этим воспользоваться, превратив наш грузовик в нечто «скоропомощное», чтобы ехать по прямой до места назначения. Сирены у нас не было, однако имелись передние и задние мигающие красные огни, и преобразование мы довершили через несколько минут, остановившись возле сельского магазина и купив там несколько банок с краской, которой, используя трафарет, вырезанный из старых газет, вывели на бортах символы Красного Креста.
После этого нам хватило меньше двадцати минут, чтобы доехать до Вашингтона, несмотря на хаос на дорогах. Мы съезжали на обочину, чтобы объехать стоявший транспорт; сигналя, с включенными огнями выскакивали на противоположную полосу, скакали по полям и перелескам, чтобы не застрять на перекрестках, и полностью игнорировали дорожных контролеров, когда проскакивали мимо проверочных постов, которых насчитали больше десятка.
Наша первая бомбы отправилась в Форт-Бельвуар. на большую военную базу к югу от Вашингтона, где меня больше года продержали взаперти. Нам пришлось ждать два чудовищных дня, прежде чем удалось установить контакт с нашим человеком внутри, организовать переправку бомбы и надежно спрятать ее.
«Родригез» перелез через стену с бомбой, привязанной к его спине. На другой день я получил от него радиосигнал, подтверждающий успешное завершение операции. Тем временем остальные прятали бомбу в округе Колумбия, где она уничтожит пару сотен тысяч Не, когда взорвется, не говоря о правительственных учреждениях и транспортной сети.
Только сегодня днем я получил окончательные указания насчет третьей бомбы. Она отправится в Силвер-Спринг на север от Вашингтона – в центр Е поселения в Мэриленде. Четвертая бомба предназначена для Пентагона, однако из-за строгой системы охраны я никак не могу найти ей место.
Должен признаться, что, вернувшись в Вашингтон, я не мог полностью сосредоточиться на работе. Хотя Организация требовала от нас полной отдачи, мы с Кэтрин старались урвать немного времени, чтобы побыть вместе. Нам и в голову не приходило, как много мы значим друг для друга, пока лето не разлучило нас слишком скоро после моего освобождения из тюрьмы.
Весной мы целый месяц были вместе и стали так близки, как только возможно, а потом меня послали в Техас, в Колорадо и, наконец, в Калифорнию. После моего отъезда и Кэтрин, и остальным пришлось нелегко, особенно после Четвертого июля. На них давили с двух сторон. Организация безжалостно требовала от них все большей активности, тогда как с каждой неделей для них возрастала опасность быть арестованными политической полицией; Система прибегла к новым методам борьбы с нами: массированные обыски во всех подряд домах квартала или района; астрономические выплаты доносчикам; более жесткий контроль деятельности гражданского населения. В других регионах эти репрессивные меры принимались время от времени и совсем не принимались там, где Система оказалась не в состоянии поддерживать порядок – особенно после паники, начавшейся из-за взрывов в Майами и Чарльстоне. Однако в Вашингтоне все оставалось по прежнему, если не стало хуже.
Сегодня вечером мы с Кэтрин убежали из дома на пару часов и отправились бродить по городу. Мы шли мимо солдат с автоматами, прятавшихся за мешками с песком рядом с правительственными зданиями; мимо черных руин, оставшихся от станции подземки, где сама Кэтрин две недели назад заложила динамит; через парк, в котором громкоговоритель, установленный высоко на фонарном столбе, выкрикивал обращения «ко всем благонадежным гражданам», чтобы они немедленно доносили политической полиции обо всех, даже самых незначительных проявлениях расизма со стороны их соседей и коллег; оказались на одном из мостов через Потомак, на котором не было машин, потому что в пятидесяти ярдах от противоположного берега он представлял собой не что иное, как груду железобетонных обломков. Организация взорвала его в июле, и до сих пор не было заметно никаких восстановительных работ.
На мосту было необычно тихо, разве что вдалеке выли полицейские сирены, да изредка шумел над головой полицейский вертолет. Мы разговаривали, обнимались и потихоньку осматривали все, что окружало нас, пока не зашло солнце. За последние несколько месяцев нам и нашим товарищам удалось сказать свое слово – и обыкновенным Белим людям по другую сторону моста, и Системе с ее многолюдными учреждениями. И тем не менее Система пока еще полна сил. Калифорнии совсем по-другому!
Кэтрин задала мне множество вопросов о жизни в свободной зоне, и я, как мог, ответил на них, но, боюсь, словами не выразить разницу между тем, как я чувствовал себя в Калифорнии и как чувствую себя здесь. Это что-то более духовное, чем разница в политическом и социальном положении. Пока мы стояли над обломками моста, прижавшись друг к другу, и ночь опускалась на город, несколько молодых Не ступили на мост со стороны города. Они начали шуметь в своей обычной манере, и двое помочились в реку. В конце концов, кто-то из них заметил нас, и все, как один, принялись кричать нам гадости и непристойно жестикулировать. И разница, которую я не мог выразить словами, стала еще очевиднее, по крайней мере, для меня.
Глава ХХVI
18 СЕНТЯБРЯ 1993 ГОДА.
Так много всего случилось за последние две недели, так много потерь, что мне было трудно взяться за записи. Я жив и здоров, и все же бывают моменты, когда я завидую тем десяткам миллионов, которые погибли в последние дни. Моя душа умерла, и я всего лишь ходячий труп. Все, о чем я был в состоянии думать (и это вновь и вновь возникает в моей голове), – одно-единственное и неодолимое – Кэтрин умерла! До сегодняшнего дня, пока я не был абсолютно уверен в ее участи, это мучило меня и ни на минуту не давало покоя. Зато теперь, когда все известно, я больше не мучаюсь, просто внутри меня пустота и ее невозможно ничем заполнить.
Я занят важным делом и знаю, что должен выкинуть из головы мысли о прошлом и сосредоточиться на работе. Но сегодня я позволю себе записать свои воспоминания и свои мысли. В хаосе последних дней миллионы сгинули, не оставив следа – навсегда забытые, навсегда безымянные, а я могу, по крайней мере, заполнить эти страницы моими воспоминаниями о Кэтрин и о Событиях, в которых участвовали она и другие товарищи, надеюсь, что мой дневник переживет меня. Надо отдать хотя бы этот долг нашим погибшим товарищам, нашим мученикам: мы не должны забыть их и их дела.
