— О том, что Киан один, а нас много. Никто не помнит нас ни в лицо, ни по именам. Недавно я услышал, что в Поднебесной триста тысяч маньчжуров и триста миллионов китайцев! И, тем не менее, именно они правят нами.
— Наконец-то мы начали мыслить одинаково. Твое положение несправедливо, как… и мое.
— Ты завидуешь Мэй? — догадался Юн, и услышал презрительный смех.
— В своей жизни моя сестра сделала много шелковых нитей, но все они были слишком ровными и прямыми. Она не умеет плести сети, она слишком бесхитростна и открыта.
— По-моему, это ей не мешает.
— Пока. Придет время, и Мэй надоест Киану. Верность не относится к числу качеств, присущих мужчинам.
— Я верен тебе, — покраснев, сказал Юн.
— Речь не о тебе, а о человеке его положения и ранга! Знаешь ли ты, что каждая девушка из маньчжурской семьи подвергается обязательной регистрации? Записывается все: имя, возраст, занятие родителей. Это делается для того, чтобы, когда придет время выбора княжеских наложниц, было понятно, кого вызывать во дворец. Помяни мое слово: как только истечет срок траура по Сугар, Киана ничто не удержит. Как ты думаешь, что станет с Мэй?
Юн пожал плечами.
— Не знаю.
— Несмотря на всю свою жертвенность и наивность, она слишком горда, чтобы терпеть соперницу!
— Супруга княжеского сына не есть жена крестьянина или простого воина! Умные женщины такого ранга должны уметь упреждать малейшие желания мужа и зачастую сами выбирают для него наложниц.
— Меня не интересует их жизнь. Я просто хочу, чтобы мы с тобой могли чаще видеться.
Тао ничего не ответила. Она с презрением думала о том, что и Киан, и Мэй, и Юн — слабые, подверженные эмоциям люди, и ей ничего не стоит сделать их пешками в собственной крупной игре.
Глава 8
Ежегодно в благоприятный день девятого месяца жители Поднебесной отмечали Праздник коконов. Как богатые и знатные, так и простые и бедные женщины приносили жертвы богине Сы Лин, покровительнице шелководства. Один из посвященных ей храмов находился в Кантоне, и Мэй попросила у Киана позволения отправиться туда вместе с другими женщинами князя, служанками и евнухами: в кои-то годы она получила возможность сделать любимой богине достойные подношения.
Разумеется, Киан не стал возражать и, в свою очередь, добился разрешения у Сарнай и Юйтана. Сам он не мог сопровождать Мэй: в доме находились важные гости из соседней провинции.
Айсин остался во дворце со второй кормилицей, которую Мэй скрепя сердце все же согласилась нанять: у нее стало не хватать молока, тогда как ребенка было еще рано отнимать от груди.
Сославшись на недомогание, Тао отказалась следовать за сестрой. Она уверяла, что не оставит Айсина своими заботами, и Мэй с легким сердцем поручила ей сына.
Получив свободу действий, Тао возликовала. Она знала, что Киан непременно навестит мальчика. Полагаясь на природные чары и красоту, она все же на всякий случай разжилась коробочкой снотворного средства, какое при желании можно было достать у евнухов.
Когда Киан являлся проведать Айсина, Тао выносила мальчика на руках. Она выгодно демонстрировала свои прелести, надевая красивые платья, втыкая в высокий холм волос длинные булавки, накладывая на лицо косметику.
Но Киан оставался глух к ее тайному зову. Впрочем, Тао не спешила. Она намеревалась перейти к решительным действиям в ночь накануне возвращения Мэй.
Звезды рассыпались до самого горизонта. Дул ветер, а белая в голубых прожилках луна ярко освещала долину, отчего казалось, будто по серебристой траве катятся черные волны.
Княжеский дворец был похож на огромный неподвижный камень, омываемый бурными водами времени.
Это была красивая ночь. И победа Тао тоже должна была стать красивой.
Киан появился поздно, когда Айсин уже спал. Он выглядел утомленным, и Тао спросила:
— Было много дел, господин? Вы, должно быть, устали? Хотите, я принесу чаю?
Он рассеянно кивнул, и Тао выскользнула из комнаты.
Когда она вновь вошла, Киан все еще смотрел на спящего сына, озаренное лунным светом личико которого казалось фарфоровым. Потом он позволил кормилице унести мальчика.
Несмотря на осеннюю пору, жара не спадала даже ночью, потому на Киане был только шелковый халат, надетый на голое тело. Тао это заметила.
Девушка с поклоном поставила черный лаковый поднос с чашками на край столика и не спешила уходить. Похоже, мысли Киана были далеко, и он едва ли ощущал ее присутствие.
— Налить вам чаю, господин?
Киан кивнул. Он уселся на пустое ложе, которое обычно делил с Мэй. Стены и углы спальни, скрадываемые мягкими висячими драпировками, тонули во мраке, лишь середина освещалась рассеянным пламенем матового фонаря.
Умоляя высшие силы о том, чтобы ее не покинула решимость, Тао опустилась на колени, расстегнула платье, взяла руку Киана, благоговейно поцеловала ее, потом положила на свою обнаженную грудь.
— Позвольте, господин, доставить вам радость!
Киан хотел оттолкнуть девушку, но она распахнула полы его халата и приникла к нему со страстным желанием.
— Что с тобой?! — воскликнул он. — Оставь меня!
— Много ночей я страдаю по вам! Умоляю, возьмите меня, почувствуйте силу моей любви!
Ему наконец удалось оторвать ее от себя и отшвырнуть прочь.
— Как ты посмела?! Ты жена Юна и сестра Мэй! Завтра же прикажу выставить тебя за ворота!
Скорчившись в углу, Тао залилась слезами.
— He знаю, что нашло на меня, господин! Прошу, не говорите Юну и Мэй!
Взяв чайник, Киан налил напиток в чашку и протянул ей.
— Пей. Ты с самого начала казалась мне неискренней.
Тао взяла сосуд в руки и поднесла ко рту, но не сделала ни глотка. Поверх ободка чашки она пристально наблюдала за тем, как Киан пьет чай, а потом — как его веки тяжелеют, смыкаются и он бессильно и безвольно падает на постель.
Девушка улыбнулась. Не тому, кто полжизни провел во лжи, говорить об искренности!
Тао стянула с Киана халат и штаны. У него было красивое тело, тело, на котором ей придется оставить еще одну метку — печать своего обладания.
Когда она впилась зубами ему в плечо, он застонал, но не проснулся. Тогда она принялась полосовать его спину своими острыми ногтями, а после, сняв платье, несколько раз укусила себя за руки повыше локтей, расцарапала бедра и грудь.
Покончив с этим, улеглась рядом с Кианом, обняв его и прижавшись к нему всем телом.
