Пока я докладываю обстановку, Юрчик время от времени кивает: дескать, этот даймон ничего не перепутал, все излагает правильно. И в глазах его, как мне казалось, мелькает торжество. Он уверен, что даже мы, даймоны, не сможем спасти вирт.
Этот Юрчик явно страдает комплексом Герострата. Уже зная, что вирт разрушать ни в коем случае нельзя, он наслаждается тем, что катастрофу невозможно предотвратить.
Придется доказать Юрчику, что он не прав.
Глава 27
Горе этому большому городу!
Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
— Я тоже хотел бы получить порцию философского камня, — говорит Юрчик после того, как я перебрасываю на комп предка реал-адреса всех его друзей, а Юрчик, в свою очередь, отправляет всем своим сообщникам одно и то же сообщение.
И кстати, что собой на самом деле представляет этот ваш философский камень?
— На самом деле это — особая программа, позволяющая землянину максимально полно использовать ресурсы того, что в вирте называется «сервер». Широкополосная линия, почти мгновенный доступ к любой информации… У вас это называется — интуиция, инсайт, озарение, вдохновение… А одну порцию ты получишь прямо сейчас.
Я демонстративно погружаю пальцы в свое запястье и вытаскиваю из того места, которое обычно перерезают бритвой самоубийцы, небольшую капсулу. Крови, естественно, нет, и никакой ранки не остается. На Юрчика это особого впечатления не производит — йоги тоже могут делать нечто подобное, — но еще одно подтверждение моего кардинального отличия от людей лишним не будет.
Раскрыв капсулу, я выкатываю на ладонь Юрчика меньшую по размерам прозрачную капсулу с красным порошком.
— Оказывается, гением стать так просто… — усмехается Заратустра, глотая капсулу. Чуть не подавившись, он судорожно достает из нагрудного кармана маленькую плоскую бутылочку и делает несколько глотков.
Эти обыватели такие изнеженные… И пяти суток не могут обходиться без воды.
А некоторые — без алкоголя. Интересно, что носит с собой Юрчик? Судя по цвету — водку или минералку.
Надеюсь, все его друзья в течение ближайшего получаса получат красный порошок. Все до единого. Даже одна необезвреженная бомба может доставить много, очень много хлопот.
— И как скоро он подействует?
— Через пять минут. Ты кем хотел бы стать — гениальным художником, композитором, писателем или просто супер-любовником?
— Космонавтом. Я всю жизнь мечтал стать космонавтом, хотел не просто летать подобно птицам, а парить в невесомости, одним взглядом охватывать целое полушарие, смотреть на звезды, свет которых не замутнен атмосферой… Но мне не повезло: к тому времени, когда я оканчивал школу, высшее училище космонавтов прекратило набор курсантов.
— Так вот почему ты так ненавидишь вирт… Чисто личное, да?
— В каждом поступке любого человека присутствует чисто личное.
— В этом-то и главная беда землян. Они действуют не исходя из блага для всех, но всегда — или сознательно, или подсознательно — прежде всего для себя. Потому и делают иногда грубейшие ошибки.
— Надеюсь, вам удастся их исправить, — грустно улыбается Юрчик.
Взгляд его меняется. Зрачки расширяются, движения становятся резкими, отрывистыми. Он смотрит то на меня, то на окружающие нас деревья, несколько раз взмахивает руками, становится на цыпочки, потом наклоняется…
Я поспешно достаю ключ и снимаю браслет вначале с него, потом с себя. В наручниках уже нет нужды. Теперь Юрчик пристегнут ко мне надежнее, чем стальной цепочкой.
А вот я к нему — нет!
— Что это? — шепчет Смирнов. — Я… Я уже на орбите?
Что ж, Юрчик не обманул меня: оказывается, он действительно хотел стать космонавтом.
Бедный мальчик…
Смирнов падает лицом вниз на редкую траву, с трудом пробивающуюся через слои опавших листьев, широко раскидывает руки и ноги, несколько раз покачивается из стороны в сторону, и мне кажется, что он лежит на дне невидимой лодки, влекомой волнами. Потом Юрчик вдруг рывком переворачивается на спину, сморит в небо, проглядывающее между вершинами сосен, широко открытыми глазами.
— Как красиво! — восхищенно шепчет он.
Интересно, что он сейчас видит? Кольца Сатурна так, как они выглядят с поверхности его самого большого спутника — Титана, Марс с орбиты Деймоса или просто окрестности Бетельгейзе? Пусть наслаждается…
«Предок, мой Заратустра принял чайна рэд и ловит кайф. Как дела у остальных?»
«Двоих нашли и обрабатываем. С остальными уже договорились о встречах. Надеюсь, мы успеем. Хвала Первому!»
«Первому хвала!»
Юрчик лежит на спине, закрыв глаза. На его окаменевшем лице застыла глупая улыбка. Он слишком много сил отдал своему первому космическому путешествию. Примерно так выглядит несчастный, принявший дозу виртаина. Но выход после «философского камня» менее резкий.
Надеюсь, Юрчик не будет плакать.
Заратустра открывает глаза, недоуменно смотрит в небо, потом по сторонам… Он явно потерял ориентацию.
Я подхожу ближе. Увидев меня, Юрчик пугается, отворачивается, рывком садится.
— Что со мной было? — задает он глупейший вопрос.
— Это у тебя нужно спросить. В твоем распоряжении был весь мир. Не ущербный в общем-то реал, который вы называете «Солнечная система», а наш мир, мир даймонов. Ты мог подключиться к сознанию любого из нас, открытого в данный момент для восприятия другими даймонами, и видеть-слышать-ощущать все то, что ощущает в данный момент этот даймон. Где ты был?
— В открытом космосе. Я летел над какой-то планетой в обычном спортивном костюме, единственная особенность — прозрачный щиток перед глазами…
— Так выглядит новое поколение скафандров наших космонавтов.
— И рядом со мною летела женщина неземной красоты.
— Естественно, неземной. Ведь ты был в мире даймонов.
— Мы летели, взявшись за руки, и о чем-то говорили. Потом я попытался ее поцеловать, но мы только стукнулись щитками. Она засмеялась, и мне стало так хорошо… Сколько прошло времени?
— Здесь — минут десять. А там?
— Мне показалось, несколько часов. Что это было?
— Сейчас вы устанавливаете повсюду телекамеры, передающие в виртуал объемные изображения различных уголков Земли. Но скоро живой вирт-камерой сможет стать любой землянин — конечно, на тот период, на который он пожелает этого. И если он в это время будет на вершине Эвереста, любой другой человек сможет посмотреть на мир его глазами, услышать шум ветра его ушами…
Юрчик встает, стряхивает с ветровки листья.
— И это все, на что способен философский камень — подключить меня к чужому сознанию?
