Катя поднялась на первый этаж. Прямо был выход из центра, налево светился логотип общественного терминала Кибернетического Глобуса. Провести шесть-восемь часов в киберячейке, войдя в Сайберглоб под анонимным логином, было хорошей идеей.
Час аренды места стоил пять евро. Она заплатила вперед сразу сорок. Мягкое, самонастраивающееся кресло, удобно расположенные на подлокотниках кресла клавиатуры и манипуляторы. Катя плюхнулась в кресло и открыла контейнер, в котором лежали простенькие «стекла», выданные ей на входе в зал. Пристроив «стекла», Катя дала команду, ячейка затянулась матовой поверхностью, скрыв ее от чужих глаз. Полазив полчаса по знакомым кластерам, она пришла к выводу, что сейчас не имеет смысла разговаривать с кем-то из знакомых. Меньше чем через полдня она должна была пропасть, и пропасть навсегда. Говорить «гудбай» своим подружкам и знакомым означало светиться лишний раз. Впереди была новая жизнь, с чистого листа. Может быть, через год-полтора она позвонит всем и даже встретится где-нибудь на нейтральной территории. Потом, когда-нибудь.
Идея повидать тех, кто был ей дорог, через камеры, обеспечивавшие картинку портретной плоскости, показалась ей интересной.
Катя включила службу доступа к общественным камерам, транслировавшим в реальном времени, и нашла район кейджа, в котором был Славик. Легкое чувство тревоги не покидало ее. И хотя в самом кейдже не было ни одной камеры, которая позволила бы ей увидеть его, наблюдение за зданием со стороны немного успокаивало.
Со Славиком они встречались, еще когда она была на четвертом курсе. Но потом он ушел с факультета. По потоку прошел слух, что его взяли к себе GK. Слух был верным, он действительно попал к джакам. Они расстались тихо, он просто перестал звонить.
У них оказалось очень много общего. «Как мы раньше этого не замечали». На самом деле за то время, которое они были в разлуке, они поменялись настолько, что стали ближе друг к другу. Та же насмешка над системой, те же ощущения тревоги и жалости к самому себе, тот же путь наружу. Она нашла симулякров, а он смог сделать себе имя на хак-сцене и в среде набирающей силу второй волны киберарта. Яркие и запоминающиеся кластеры, которые делал Славик, завоевали несколько первых мест в местных чартах. Его приглашали крупные студии, но Славик с улыбкой отказывался от этих предложений, продолжая делать себе имя независимого художника, и все чаще посматривал в сторону настоящих денег. Голливуд.
Позиции «Фабрики грез» чуть пошатнули прорыв новых европейских студий. Но это было в начале века. В чем в чем, а в грамотных маркетинговых схемах американцы соображали хорошо, больше чем в создании оригинального содержания. Мощная закачка финансовых ресурсов со стороны издателей компьютерных игр и столпов американского кинематографа вернула все на свои места. Париж и Лондон сдали свои позиции, и на Западное побережье Штатов высадился десант молодых львов из Старого Света. Ряды стареющих первопроходцев цифрового кино навроде Джона Гаеты пополнились молодой кровью.
Славик сумел завести нужные знакомства и уже начал разрабатывать проект, который должен был вывести его в элиту мастеров цифры. Но для низкого старта нужны были деньги. На авиабилеты, на проживание в гостиницах, на содержание агентов, на консультации с юристами. На то, чтобы оттянуться в барах Санта-Моники. Такие деньги он никогда бы не заработал, даже если бы попал в «Правекс-банк» на позицию шефа операционных кластеров. Другие, намного большие деньги.
Его решение работать на «реальных пацанов» было воспринято Катей в штыки, но он, как и всегда, был очень убедительным в своих расчетах и быстро показал ей три цифры. Сколько им нужно для старта, как долго он должен будет работать на «папу» Толстого и сколько они будут иметь потом. Скомкав салфетку и выбросив ее в мусорное ведро, он задал ей один вопрос: «Ты хочешь обратно?» Он спросил это грубо, почти срываясь на крик. Тогда Славик первый раз сорвался при ней.
Катя не хотела обратно. Он пришел в ее жизнь, и жизнь стала другой. Просто другой. То, что ждало ее через год-два, было вообще другим измерением. Процент, который мог получить Славик за аренду кластера у крупного медиахолдинга за месяц, вдвое превышал те деньги, которые заработали ее отец и мать за последние пять лет. И это было только начало. Славику было только двадцать четыре. Он был талантлив, уверен в себе и полон новых идей. Кроме денег, новая жизнь обещала новое общество. Те, кого она рассматривала на обложках журналов и в новостях, могли оказаться совсем рядом. Это было банально, глупо, Катя всегда смеялась над этими полудетскими желаниями типа водить знакомства со знаменитостями, но когда это стало вдруг так близко — захватило дух. Она поняла, что все эти насмешки были только защитной реакцией, за которой пряталась самая обычная зависть. Зависть к тем, кто не суетится в офисе от зарплаты до зарплаты, а делает настоящие деньги, которые дают больше, чем просто комфорт. Дают свободу от условностей и правил, написанных малограмотными невеждами для того, чтобы другие играли в их игры.
И еще она подумала о родителях. О том, что через какие-то год-два она вернется в город и придет к ним. Придет, чтобы отдать им долг. Сделать их жизнь мирной и спокойной. Мать перестанет в спешке накладывать по утрам макияж и ехать на работу, давясь в пробках и сутолоке метро. А вечером ехать обратно усталой и вымочаленной за день в толпе, пропахшей потом и дешевой парфюмерией. Отец сможет забыть о кредите за квартиру. И перестать ездить на десятилетнем «ниссане». Она купит им новую машину. Две, нет — три. Через два года Женька окончит школу, и она подарит ему новенький «ягуар». Они съедут с Поздняков и купят квартиру в какой-нибудь из монолитных «свечек» в центре города. Они переберутся на тридцатый этаж и…
Катя приняла решение.
В сравнении с общим входящим потоком данных несколько мегабайт оперативной информации, которую обрабатывал деми-лич, были каплей в море. Но этот небольшой массив данных полностью изменил структуру алгоритма поиска и поменял приоритетность задач. Через три с половиной минуты в структуре произошло еще одно качественное изменение, оставившее в покое проработку четырех тысяч пятисот двадцати женских физиономий, симпатичных и не очень. Изображение молодой женщины совпало с десятью кадрами, сделанными соответственно три недели, два месяца и полгода назад. Ночные клубы Кракова и Киева, места, в которых наличие «естественной» маскировки делало затруднительной работу обычных камер. Лазерные и голографические спецэффекты перекрашивали танцпол и зал в разные цвета с частотой два такта в секунду. Постоянно двигающаяся толпа, грим на лицах делали видеокамеры не более чем декорацией для инспектора, проверяющего зал раз в полгода на наличие в нем требуемого оборудования для обеспечения безопасности. В обычных клубах аппаратуру типа Long Wave не использовали, но иногда ее все же устанавливали. Если проверка обещала быть серьезнее, чем обычно. На мониторе Ковецкого широко улыбалось девичье лицо, острый точеный подбородок, широко поставленные серые глаза. Объемная модель ее фигуры и лица, собранная на основе снимков с дискотек и сегодняшней оперативной работы, теперь стала для субличностей Ацтека основным управляющим фильтром. Теперь деми-лич качал видеоряды, исходными точками которых были клубы, в которых Тенсинг и его подруга проводили те вечера. Камеры на центральных улицах города и милицейские съемки с машин, которые патрулировали эти районы в ту ночь. Три видеоряда завели поиск в тупик. Но два месяца назад они покинули киевский «Голливуд» в три часа ночи и сделали неосторожность, проехав по центральным улицам, дав отследить почти весь их маршрут. Улица Артема, Владимирская, Крест, бульвар Леси. В районе Печерского моста они разъехались и потерялись из виду. А через пятнадцать минут с безличной расчетной карты с шестнадцатизначным номером в небольшом частном отеле в районе улицы Бастионной, в три тридцать утра, была снята сумма. Больше в эту ночь и в этом районе никто не снимал комнат в частных гостиницах.
