— Обязательно.
Я припарковался так, чтобы меня нельзя было увидеть из окон миссис де Соуза, и, выходя из машины, постарался закрыть дверцу как можно тише. Мне не хотелось встречаться с хозяйкой, особенно учитывая то обстоятельство, что уже стемнело. Постучав в дверь, я услышал, как Ханна побежала (побежала!) открывать.
— Как вы, однако, быстро доехали!
Волосы у нее были забраны назад и заколоты за ушами. Как только я вошел, она наклонилась, чтобы поцеловать меня. Даже самые отчаянные романтики наблюдают больше поцелуев, нежели целуются сами, — все благодаря кино и телевидению. Следует напомнить, что при поцелуе вы видите лицо партнера так близко, что это всегда вызывает удивление. У Ханны был маленький шрамик под глазом в форме буквы «С», похожий на крохотную креветку, свернувшуюся полукругом под ее нижним веком на границе с верхней частью щеки. В ее серых глазах искрились крохотные зеленые и коричневые вкрапления, похожие на блестки, а по углам глаз наметились удивительно красивые, на мой взгляд, крохотные морщинки, именуемые «гусиными лапками».
— Я решила убрать волосы назад, чтобы не мешали, — пояснила Ханна, склонив голову и лукаво глядя на меня исподлобья. Я снова потянулся было к ней, но она положила ладонь мне на щеку. — Не спешите так, молодой человек. По крайней мере снимите сначала пальто. — Но когда я повиновался, Ханна отстранилась и направилась на кухню. — Есть хотите? — крикнула она. — Если скажете, что нет, я не обижусь.
— Признаться, не особенно, — сказал я, и это было правдой. Хотя мой организм питайся лишь остаточными соками почти полностью переваренного профессорского ленча, нервная обстановка последних часов напрочь отбила аппетит, который по идее уже должен был пробудиться.
— В таком случае, может, выпьете?
— С удовольствием. Что у вас есть?
— Боюсь, только виски. — Она появилась в арке коридора, ведущего из кухни в гостиную, держа в руках бутылку «Джеймисона». — Ирландское виски, отрада пьяниц. И моя тоже. Налить?
Я согласно кивнул, и через некоторое время Ханна вернулась в гостиную с двумя стаканами виски со льдом и зажатой под мышкой бутылкой. Затем, усевшись на диванчик, она нажала на кнопку пульта стереосистемы. Комнату заполнили хлынувшие потоком басовитые звуки, к которым мгновение спустя присоединился женский голос, необычно низкий и глубокий, звучавший в промежутках между речитативами хора.
— Всякая душа да славит Господа, — сказала Ханна. — Вечерня Рахманинова. Я всегда пропускаю первую часть. Это — вторая. Из всенощной службы, которая начинается с вечерни и продолжается до заутрени. Певчие поют сначала стоя, а потом обходя вокруг церкви. Прихожане тоже всю ночь остаются на ногах и поют вместе с хором.
— Вы тоже прошли через это?
— Трижды. В Бостоне в нескольких кварталах от меня находилась русская православная церковь. Когда вы стоите в храме, музыка и сопровождающее службу пение входят в вашу плоть и кровь и появляется чувство единения с Богом. Понимаете, что я имею в виду?
— Звучит красиво, — уклончиво ответил я.
— Это и было красиво. После службы, когда мы утром вышли из храма, казалось, будто все мы исполнились света и новый день настал только благодаря нам… Нет, словами это описать невозможно. Это надо видеть. Посетите со мной всенощную службу?
— Разумеется. Только скажите, где и когда.
— Ну, не знаю. Как-нибудь потом. В каком-нибудь заповедном месте.
— Я там буду.
Ханна рассмеялась и налила в стаканы новую порцию виски.
— Как продвигается работа над статьей?
— Странное это дело, как ни крути. Я ездил на ленч к своему профессору, который работал вместе с Яном. И он сказал мне, что Яна дважды арестовывали. Оба раза за стрельбу из огнестрельного оружия.
Ханна глотнула виски и воскликнула:
— Bay! Это просто удивительно. Но, между нами, я знала, что он коллекционирует оружие. У него было собрание старинных охотничьих ружей, которое он хранил в запертом оружейном шкафу в своем доме. Но я и представить себе не могла, что он из этих штук еще и стреляет. Ян имел обыкновение называть свое собрание коллекцией летальных скульптур. И я полагала, что она используется только для экспозиции.
Как вчера вечером в «Трауте», я подметил в ее ответе некоторые несообразности. В частности, то, что она выдержала паузу, прежде чем издать удивленное восклицание. Но как и накануне, я не стал ничего говорить ей по этому поводу.
— Он стрелял не из ружья, а из пистолета. — Она снова кивнула, не меняясь в лице. — Вас это не удивляет?
— Удивляет, конечно, — произнесла она с некоторым раздражением. — Почему вы подумали, что не удивляет?
— Ничего такого я не подумал. Просто я, просто…
— Просто вы как репортер не могли об этом не спросить. Скажите, вы хоть когда-нибудь забываете о своей работе?
— Конечно. Начиная с этой минуты.
Она положила голову мне на плечо.
— Что еще вам рассказал ваш профессор?
— Ничего особенно примечательного. — О том, что в этом деле замешана еще и полиция, я решил ей пока не говорить. Нечто в ее тоне навело меня на мысль, что она рассматривает Пюхапэева как своего рода собственный проект, а заботу о нем как проявление щедрости своей богатой натуры и даже, возможно, богоугодное дело, внушенное ей самим Господом. Коли так, вряд ли стоило рассказывать о затяжном конфликте ее протеже с властями. — Зато кое-что странное произошло со мной, когда я вернулся домой после ленча с профессором.
— И что это было?
— Послание на двери моей квартиры. — Поскольку ее голова все еще покоилась у меня на плече, я почувствовал, как она напряглась. Несильно, но все-таки я ощутил это. — На лицевой стороне конверта был изображен кадуцей. Это, между прочим, новое слово, которое я сегодня узнал. Кадуцей — это…
— Я знаю, что это такое. — Она было отстранилась от меня, но потом снова склонила голову мне на грудь. — О чем же говорилось в послании?
— Да ни о чем. Кроме моего имени на конверте, оно не содержало ни единого слова. Зато внутри находился зуб. Человеческий зуб.
Ханна выпрямилась и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.
— Вы шутите?
— Напротив, я абсолютно серьезен. Интересно, что зуб выглядел так, словно его только что удалили.
Она поднесла к губам ладонь.
— Вы рассказали кому-нибудь об этом?
— Вы имеете в виду, кому-нибудь помимо вас?
— Да, умник, именно это я и имела в виду, — сказала она, игриво ущипнув меня за ухо. — Например, полиции, вашему редактору и так далее.
— Арту я пока об этом не сказал, хотя думаю, что должен. Что же касается здешних полицейских, то вы, полагаю, видели их. Что они могут? — Я решил не упоминать о Джо Джадиде — не знаю почему, но в ретроспективе оказалось, что инстинкты мои сработали верно. — Как по-вашему, что мне теперь делать?
