В конце концов он решил использовать яд и подкупил Баттисту да Верчелли, чтобы тот помог ему осуществить замысел. Верчелли был врачом с весьма солидной репутацией. Он приехал в Рим из Флоренции в надежде на то, что его пригласят лечить Льву задницу, и как раз во время такого лечения он и должен был ввести яд в тучное тело Льва. Действительно, очень смешно: когда почти всегда яд вводится орально, дать его Льву через жопу. Лев часто жаловался на то, что жопа – это его смерть. Баттиста да Верчелли сообщил, что обнаружил действенное средство от недуга Льва, и предложил лично ввести его в святейший зад. Прими Лев это предложение, это был бы конец (прошу извинить за игру слов), но по какой-то причине он отказался. (Позднее он сказал мне: «Это была интуиция, просто предчувствие»).
Кардинал Петруччи был в ярости. Он сыпал проклятия и весь исходил желчью, заявляя, что дает свободу униженной и порабощенной Коллегии кардиналов, ставшей ночным горшком Льва. Не отпросившись у Папы, Петруччи бежал в имение в Лацио, принадлежащее семье Колонна, где он почти в открытую стал строить заговор вместе со своим братом, жившим тогда в Неаполе. Сам Лев писал к Петруччи, предостерегая его от безрассудных поступков, но Петруччи с пагубным высокомерием продолжал вовлекать в свои махинации кого только можно, в частности он вел переписку со своим секретарем, Марком Антонио Нино, оставшимся в Риме. Через Нино он и попросил Баттиста да Верчелли еще раз вызваться полечить Льву жопу и набить ее ядом. Просто не верится, что он мог поступать так безрассудно, ведь он предлагал это в открытой переписке. Каждое написанное им слово обрекало его на верную гибель. Он даже высказал мысль о том, что в заговор можно вовлечь и Серапику.
– Мой милый, ты можешь такое вообразить? – заверещал Серапика в гневе. – К его жопе я не подойду даже с длинным шестом, не то что с пузырьком яда!
Марка Антонио арестовали и подвергли пытке, а точнее, ему раскаленными докрасна щипцами оторвали крайнюю плоть, и в результате он согласился дать подробные показания. Вопя как рожающая гиена, он признался во всем, в чем хотели, чтобы он признался, и даже больше. Он даже признался в том, что имел половое сношение с коровой, что всех очень удивило, так как его об этом не спрашивали. Однако сочли, что это признание к делу не относится. Кардиналу Петруччи было обещано восстановление его прав в Сиене при условии, что он лично явится в Рим, но он все не решался на это, даже несмотря на то, что ничего не знал о признании Нино, о которых публично не сообщалось. Но Лев все-таки уговорил его, пообещав выдать охранное свидетельство, так что 18 мая он вернулся в Рим. На следующий день он с кардиналом Саули, своим близким другом, прибыл в Ватикан, и оба были тут же арестованы. Сразу же была созвана консистория, и Лев сообщил кардиналам о процессе против Петруччи и Саули. Одновременно наиболее важным князьям и князькам были разосланы папские письма с той же новостью.
По городу поползли самые дикие слухи, и их стало еще больше, когда увидели, что Ватикан теперь усиленно охраняется и что даже ввели войска. Некоторые кардиналы выразили недовольство тем, что Петруччи и Саули содержатся в самом нижнем и грязном каземате Сан-Анджело, известном как Марокко, но Лев отказался перевести узников. Баттисту да Верчелли тоже арестовали и подвергли пытке, впрочем как и других, заподозренных в заговоре, включая слугу Петруччи по имени Покойнтеста. Двадцать девятого мая в Ватикане была созвана вторая консистория, и когда все собрались, Лев послал за кардиналом Аккольти. Они поговорил какое-то время в личных покоях Льва в присутствии стражника. Вскоре появились радостные и непринужденные кардиналы Риарио и Фарнезе и вошли в покои. Я ждал снаружи. Как только Риарио и Фарнезе оказались внутри, Лев спешно вышел и прошептал мне:
– Затвори дверь, Пеппе! Скорее! Затвори ее!
Я сделал что он просил, и Лев затем велел Парису де Грассису распустить консисторию. Лев дрожал и явно находился в смятении. Лицо его раскраснелось и вспотело. Риарио арестовали. Как позднее выяснилось, Петруччи и Саули назвали его своим сообщником. Четвертого июня Риарио перевели в замок Сан-Анджело, точнее его пришлось нести туда на носилках, так как его от ужаса разбил паралич. Как только Риарио оказался в Марокко, он полностью признал свою вину.
На третьей консистории 8 июня Лев сообщил взволнованным Высокопреосвященствам, что еще двое из их числа вовлечены в заговор отравления, и заставил их по очереди прошептать ему на ухо клятву верности. Когда настал черед кардинала Содерини, Лев громким голосом заявил, что он и есть один из тех двоих. Содерини бросился Папе в ноги и стал просить пощады, и то же самое сделал кардинал Кастеллези, второй заговорщик. Лев тут же их помиловал, но члены консистории назначили штраф в двенадцать тысяч (по пятьсот дукатов на каждого) и потребовали от Содерини и Кастеллези чтобы они обо всем молчали. После этого Лев принял послов Германии, Франции, Англии, Испании, Португалии и Венеции и сообщил им, что все кардиналы, замешанные в заговоре, помилованы, за исключением Петруччи, Саули и Риарио. Содерини позднее бежал в Палестрину и поселился там у семьи Колонна, а Кастеллези, переодевшись, поспешил в Неаполь по дороге через Тиволи. Говорят, что он нарядился торговкой апельсинами, но подтвердить этого я не могу. Также говорят, что его изнасиловал здоровенный крестьянский детина, принявший его за ту, кем он представился, но этого я, к сожалению, тоже не могу подтвердить.
Расследование дела Петруччи, Саули и Риарио продолжалось, и они были объявлены виновными. Их приговорили к лишению звания кардинала и передали светской власти; последнее – этот тот же приговор, что получила моя любимая Лаура, и, как вы уже знаете, это всего лишь эвфемизм, обозначающий казнь. На последней консистории, проходившей 22 июня и бывшей, по всем сведениям, долгой и бурной (я, конечно, не присутствовал), Лев отверг мнение некоторых кардиналов, считавших, что приговор слишком суров. Двадцать седьмого июня Баттиста да Верчелли и Марк Антонио Нино были подвешены, выпотрошены и четвертованы. Крови и потрохов было очень много, так как их подвергли жестоким мучениям и по дороге к месту казни. Смертный приговор над Петруччи был приведен в исполнение, как я уже говорил в первой главе мемуаров, и пылкий хвастун превратился в скулящего труса перед лицом последнего жизненного испытания, которое приводит к концу саму жизнь и которому все мы рано или поздно должны будем подвергнуться.
За Саули и Риарио с разных сторон стали поступать просьбы: за первого просили кардинал Чибо и город Генуя, а также французский король, очень красноречиво и трогательно; за Риарио, кроме прочих, заступился венецианский посол (опять он), а родственники Риарио писали даже королю Генриху VIII Английскому. В конце концов в обоих делах были поставлены два строгих условия прощения: Риарио должен был признать, что его разжаловали законно, а восстановили в звании лишь по милости Папы. Он должен был публично пообещать, что впредь будет верным и преданным слугой Папы и не будет иметь никаких сношений ни с одним принцем или кардиналом, кроме чисто личных. Он должен заплатить огромный штраф в сто пятьдесят тысяч дукатов по частям, на что должны были выдать поручительство дружественно настроенные банкиры или члены курии, а также послы Германии, Англии, Франции, Испании, Португалии и Венеции. Он не имел права покидать свое постоянное местожительство, кроме как со специального разрешения Папы. Обеспечить выполнение этих обещаний поручили тем кардиналам, которые согласились с его разжалованием. Через несколько дней после Риарио Саули тоже был восстановлен в звании, и от него потребовали уплатить штраф в двадцать пять тысяч дукатов. Кроме того, он не должен был покидать Ватикан всю оставшуюся жизнь, и хотя звание кардинала ему было возвращено, его лишили права голоса. Саули явился к Папе в одежде простого священника, смиренно сознаваясь в своем преступлении и прося пощады. Он пообещал в будущем, как и Риарио, проявить себя верным и преданным слугой понтифика. Крайне раздраженно (так как ему не очень нравился Саули, которому он не особо доверял и не верил в искренность его раскаяния) Лев ответил:
