— Итак, вы утверждаете, что с вечера среды, двадцать второго ноября, и до понедельника, двадцать седьмого ноября, вы все время находились в Тронхейме и не возвращались в Хамар?
Сейчас они уже заняли свои места и включили запись. Неестественно выпрямившись, Скард разглядывал сцепленные руки — он положил их на стол прямо перед собой. Он медленно кивнул:
— Именно так. Совершенно верно. Моя поездка подзатянулась. Мне пришлось навестить слишком многих. Вы же понимаете, они ждут меня. Им хочется, чтобы я поговорил с ними и наставил на путь истинный. Господь преподнес мне прекрасный подарок, старший инспектор.
К своему удивлению, во взгляде Скарда Валманн отметил некий блеск, который мог бы назвать «пламенем воодушевления».
— Трагедии, постигшие меня, — продолжал Скард, — неудачный брак, те ужасные обвинения, исчезновение жены, подозрения полицейских и то, насколько бессердечно окружающие обошлись со мной, а потом еще и болезнь… Годы скитаний по больницам… Я ни на что не жалуюсь, инспектор. Во всем этом был смысл. Это был дар Божий!
— Вот как?
Постепенно поток слов Скарда стал похож на тон проповедника, его слова приобрели определенный ритм, больше подходивший для религиозного собрания, чем для полицейского допроса.
— Я осознал, что все это — часть Его плана! Он испытывал меня, чтобы очистить и возвысить мою душу, чтобы подготовить меня к встрече с Ним! Чем мог я отплатить за подобный дар? Лишь повиновением. Я должен открыть сердце и разум для тех, кто приближается ко мне, желая услышать Слово! Должен идти к нуждающимся! А в таких случаях, инспектор, дни и часы не имеют значения. Важен лишь зов сердца. Именно поэтому я так долго пробыл в Тронхейме. А помимо прочего у меня еще и машина сломалась.
— Ясно… — Валманн попытался отогнать мысль о том, что ответом на каждый из его вопросов будет теперь небольшая проповедь. Да и какая им польза от допроса, если алиби у Скарда прочнее железа? — Хорошо, Скард, давайте вспомним более ранние события. Каковы были ваши отношения с Карин Риис?
— Карин… Моя любимая Карин… — Воодушевление погасло, сменившись унынием.
— Как вы познакомились с ней?
— Как мы с Карин познакомились? Это было в то время, когда я, победив демонов безумия, бродил по Хамару. Я пытался отыскать знак, каким образом я смогу служить Ему, помогать Ему нести Свет!
— Ладно, ладно! Будьте добры, выражайтесь обычным языком. — Валманну порядком надоел этот своеобразный жаргон проповедника, который Агнар И. Скард считал, очевидно, совершенно обычным способом изложения собственных мыслей. Ведь обычные люди так не разговаривают! Что-то их собеседник действительно разболтался… — Вы, кажется, забыли, что мы с вами сейчас не на проповеди.
— Простите… — снисходительно проговорил Скард.
— А почему вы выбрали Хамар?
— Когда меня выписали из больницы, я посещал здесь реабилитационные курсы при больнице Сандеруд.
— И познакомились с Карин Риис.
— Других слов тут не найти — это Он направил Карин ко мне. Такая молодая! Прекрасная! Она уже давно шла по пути разврата! И я сразу же понял, в чем мое предназначение.
— То есть вам было известно, в чем заключалась ее деятельность?
— Естественно! Я узнал об этом еще до того, как она открылась мне. Но неужели это могло остановить меня в желании ей помочь? Инспектор, ведь Иисус Христос тоже принял Марию Магдалину, несмотря на то что та была блудницей. Об этом-то вам известно?
— То есть вы сожительствовали с Карин Риис?
— Пред лицом Господа мы были мужем и женой!
— Это означает, что выражение «жизнь в грехе» применительно к вашим отношениям неверно?
— Когда мужчину и женщину связывает любовь, мирские ритуалы не имеют значения.
— Вы считаете, что ваша совместная жизнь была удачной?
— Я помог ей встать на путь истинный, большее было не в моих силах. А наша повседневная жизнь была проникнута гармонией.
— То есть пока вы жили вместе, она продолжала заниматься проституцией и вам об этом было известно?
— Инспектор, я никого не осуждаю. Лишь Господь не совершает ошибок. Нам же, людям, свойственно оступаться, однако сильнейшие находят в себе силы подняться.
— А Карин Риис — она подняться смогла?
— Она была сильной и не прекращала борьбу. И я тоже помогал ей, насколько мог. Мне кажется, что еще немного — и она бы победила.
— А вы не ревновали ее к клиентам?
— Ревность — порождение сатаны, инспектор. Ревность — это то, во что под воздействием эгоизма и мирской суеты превращается истинная любовь. Ревность — орудие сатаны, и я отвергаю его! — Для убедительности Агнар И. Скард стукнул кулаками по столу. В его прежде мягких чертах лица проступила агрессивность.
— И тем не менее вы с Карин расстались. Нам известно, что три месяца назад вы покинули ее дом на улице Фритьофа Нансена.
— Как и у природы, у любви есть свои приливы и отливы. Это свойственно всему, что создано Господом. В нашем мире нет ничего неизменного, — бубнил Скард довольно уныло, однако, судя по жестам, тело его напряглось, — мы расстались, хотя решили, что это лишь временная мера. Я собирался с головой уйти в изучение Писания, поэтому мне требовался полный покой. А становление Карин как самостоятельной личности лишь только начиналось, поэтому ей тоже нужна была определенная свобода. Именно поэтому, инспектор, мы и приняли такое решение — не затаив вражды, обиды или недоверия.
Он вновь заломил руки. Теперь выражение его лица вовсе не соответствовало учтивым снисходительным фразам. Валманн вспомнил о синяках на шее Лилиан Петтерсен.
— Все это замечательно. Однако «становление Карин как самостоятельной личности» предполагало, очевидно, ее отношения с другими мужчинами? Например, с Дагом Эдландом?
— Впервые слышу это имя. — Скард внезапно зажмурился, будто в глаз ему попала соринка.
— Эй, послушайте! — Выкрик Фейринга был похож на взрыв. — Получается, ваша жена путалась с другими мужиками, а вам было плевать? Черт, да это просто извращение какое-то!
— Меня переполняла скорбь, если подобное объяснение вас устроит. Скорбь и сожаление о том, что прежде, чем очиститься, многие проходят долгий и нелегкий путь. — Скард вновь заломил руки, на этот раз с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
— И о скольких мужчинах идет речь? — Фейринг был похож на охотничью собаку, намертво вцепившуюся в добычу. Они наконец нащупали слабое место в тактике Скарда, основным приемом которой было утверждение собственного морального превосходства. — О двух? Или трех? Или пяти? А может, о дюжине? С ее, хм… профессией… легко, наверное, и со счета сбиться?
— Умоляю вас! Я же не говорю, что мне все это легко далось! А большего я вам не могу сказать! — От прежнего тона проповедника не осталось и отзвука. Теперь Скард говорил громко и настойчиво.
