успеху.
Еще режиссер одобрительно отозвался о выборе локации. Мол, открыл для себя новое и весьма приятное место. Похвалил картину на стене.
— Это копия, — с уверенность сказала мама. — Но отлично выполненная.
Вызвала у меня еще больше вопросов, которые не задать вслух. Судя по задумчивому взгляду от «люксового» китайца, вопросы возникли не только у меня.
Мне живопись тоже нравится. Она очень подходит этому месту. Мэйхуа и карпы.
Собственно, только после чая (мне принесли отдельный чай с молоком) они перешли к делам.
— Взгляните, пожалуйста, — режиссер достал из кожаной папки для бумаг стопку распечаток, пролистал, выбрал несколько листов. — Здесь мои пометки по сценарию. Сразу по ознакомлению я их делал.
Мама двумя руками (это уважительно, если что, а одной рукой взять — на отъ… отвянь, скажем так) принимает бумаги. Зачитывает вслух, умница моя. Понимает же, что я сама не прочту, а знать содержимое надо. И никакой неловкости.
— Недостаточная мотивация.
Пометка краткая, зато четко по делу. Я начала думать, что мы с этим Яном сработаемся.
— Я дал понять автору сценария, что в нынешнем виде эта часть истории не блещет, — «докинул» Ян того, что в пометки не вошло. — Дал срок на исправление. Сохранить лицо, убив дочь? Это посредственно и дешево выглядит. Портит всю историю.
Сам Ян выглядел дорого, причем я бы его прикид обозначила, как «сдержанная роскошь». И я понимала его недовольство «ложкой дегтя» предыстории мастера-кукольника в «бочке меда» остальной истории.
— Ваше мнение очень точное и емкое, — вежливо польстила мать моя женщина.
— Когда этот молодой человек принес ваше прочтение линии сюжета кукольника, — продолжил Ян. — Я понял: вот оно. То, чего недоставало изначальному сценарию.
— Спасибо… — родительница не удержалась от короткого и удивленного взгляда на драгоценную дочь.
Драгоценность изучала карпов на картине и безмятежно улыбалась. Конечно, мне приятно было слышать похвалу от дядьки, который пуд соли в индустрии успел съесть. И не только выжил в этом пруду хищных (а там явно не безобидные карпики плавают) рыб, но и добился определенного успеха.
В моей интерпретации мастер тоже брался за заказ богача. И тоже брал денежный аванс. Только «мой» мастер не на дорогие материалы собирался потратить золото, а на лекарства для больной дочери. Да, я заюзала штамп: больной ребенок, безутешный отец. Но оно же работает!
Я местных легенд и сказаний наслушалась немножко, и там почти во всех кто-то умирает. В бою, от болезни, вследствие катастрофы (потопы, пожары и прочая). Так что морально я не терзалась. Все в пределах нормы и вполне уместно.
Лекарства дочке не помогают, и мастер действительно решается на крайние меры. Вот только он в качестве жертвы демону называет себя, а не малышку. Но демон коварен. Его трактовка желания отчаявшегося отца: «Пусть моя дочь выживет, не умрет от болезни» — для демона вполне совпадает с тем, чтобы девочка продолжила существование в теле и образе куклы.
Что-то от той дочери ведь и впрямь не умрет…
— Могу я спросить, — режиссер тоже умеет в вежливость. — Сколько времени заняло у вас написание этой сцены?
Так, замялась моя искренняя китаянка. Надо выручать.
— Мамочка всё записала за один вечер, — и ни тени лжи.
Запись моей версии заняла у родительницы один вечер, даже часть его. Она еще и ужин успела соорудить. А то, что писала она под диктовку — так это совершенно лишние подробности.
— Отлично! — восхитился режиссер. — Я буду настаивать, чтобы эти изменения были внесены. А ваше имя указали в титрах, как помощника сценариста.
— Я не уверена…
Лицо — как будто это она из фарфора, а не еще не сыгранная мной кукла. Но я-то слышу панику в голосе.
— Мамочка, это будет так здорово, — наивно-умильное дитя в моем исполнении прекрасно. — Соглашайся!
Взгляд мамы. Молчание. Вежливый интерес во взгляде Яна, но он не вмешивался и не торопил.
— Я не хотела бы… — мама осторожно подбирает слова. — Своего имени в титрах.
— Вы имеет ввиду свое настоящее имя? — легонько вскинул брови режиссер. — Так давайте впишем псевдоним.
Теперь паника и в глазах мамулечки плещется. Не боись, сейчас посодействуем.
— Мама, а как называется птица, которую мы вчера видели во дворе? — это было космическое озарение, не иначе.
— Ворона, — ответила мама.
На самом деле, я знаю это слово. Хоть и слышала из телевизора, а не от моей бессменной учительницы. Но мне надо кое-что уточнить, да и сыграть на публику было бы неплохо.
Звучит, как «уя». Ворона нам встретилась не серая, каких я-прошлая привыкла видеть во дворах Питера. У этой был явный белый воротник. «Так вот вы какие, белые воротнички», — еще подумала я при встрече.
Жаль, что «уя» не звучит. Для меня, в смысле. Но я не готова так просто сдаться. Прошу расшифровку. Оба взрослых достают ручки и показывают мне, как пишется ворона, оба иероглифа. «У»[1] в этом «уя» значит черный, а «я[2]» — это, собственно, ворона.
Кира Воронова шепчет в моей голове, что ей ничего не понятно, но мы на верном пути.
— То есть, если сказать: бай уя — это будет буквально белая черная ворона? — уточнила.
Вдруг я своим кривым-косым китайским не так всё собрала во фразу?
Слово «бай[3]» приятно моему слуху. Короткое, звучное, легко складывается в «бай-бай».
— Мамочка, а возьми себе имя: Бай Я, — обратилась к моей замечательной, и ресничками трогательно так поморгала. — Дочке нравится, как звучит.
Ещё бы не нравилось: столько можно разных ассоциаций подобрать. От «я куплю» до бабайки и бабы Яги. И, самое лучшее, с псевдонимом Бай Я можно будет смело распевать в душе: «Я ворона, я ворона». Да отличное же имя
