было отвоевать. Они снарядили несколько взводов ликвидаторов из разных блоков и запустили с разных входов. Тогда и начался ад.
Твари были везде. Механизмы, станки, конвейеры – все было заляпано черной жижей. По ржавым машинам скакали какие-то огромные членистоногие. Жирные черви с зубастыми пастями, похожими на человеческие, ползали по балкам. Были крылатые, безглазые, плюющиеся ядом и кислотой… Вокруг ликвидаторов закипело море когтей, клацали зубы, сослуживцы на глазах тонули в слизи и вылуплялись из нее с новыми конечностями, брызгала кровь, грохот автоматов сводил с ума, даже огнеметы не могли остановить это безумие.
Статский прорывался вперед, не теряя надежды. Вокруг кишели скользкие тела отродий, бушевал хаос зачистки. «То же, что и в любой Самосбор, – повторял он про себя, стиснув зубы. – Только побольше». Страх, ввинтившийся ледяным сверлом в спинной мозг, никуда не уходил, но ноги механически передвигались, а руки направляли тяжелое сопло огнемета на отродий и лужи слизи, пока товарищи прикрывали спину. Но страх победил.
Страх победил, когда стало ясно, что силы неравны. Тварей не становилось меньше, чего нельзя было сказать о ликвидаторах. Статский остался один, прорвавшись к противоположной стене фабрики. Он успел пасть духом, увидев, как погибают товарищи, как остатки взвода отступают, как летят в копошащуюся массу тварей пеногранаты. И успел воспрянуть, когда увидел приоткрытую дверь.
Прожигая себе путь, он изо всех сил рванулся к спасению. Твари не отставали. В последний миг Дмитрий понял, что этой двери не должно было быть. Ее не было на карте. Через нее никто не заходил. Но сомневаться было некогда. Особенно после того, как острый коготь отродья вспорол шланг подачи огнесмеси, и она выплеснулась на него, прожигая химзу и противогаз.
Преодолевая последние метры, он скинул с плеча огнемет, истекающий жидким огнем и готовый взорваться, и рванулся за дверь, ослепленный невыносимой болью от заживо горящего лица. Он успел захлопнуть герму за собой, когда из-за стены раздался глухой взрыв и душераздирающий многоголосый визг.
Статский кое-как перекатился по холодному бетону, пытаясь сбить пламя. Спустя несколько минут неуклюжих конвульсий, он затушил горящее лицо, не переставая выть от боли. Скрежет кости о бетон вызывал тошноту. От густого черного дыма запершило в горле. Он откашлялся до рвоты, попытался подняться на ноги, но рухнул. Боль, усталость, пережитый ужас и раны не дали ему даже разогнуться. Последним, что он видел перед тем, как отключиться, была выходящая из-за угла фигура в балахоне.
Следующие две недели прошли в полубезумной мешанине галлюцинаций и бреда. Иногда он приходил в себя – например, когда ему срезали скальпелем с тела прикипевшую резину химзащиты. Иногда не мог понять ничего – ему снились черные окуляры, вращающиеся вокруг собственной оси, щелканье секаторов, соцветия зонтики… Скальпель надрезал кожу, а под ней проступал желтовато-зеленый сок вместо красного. Тонкая холодная игла мягко входила в вену, а потом плавились кости и кипела кровь.
Его сопровождали в центр. Сперва как в госпиталях – на каталке. Эти люди знали скрытые маршруты, как никто. Грузовые лифты, длинные коридоры заброшенных этажей – их никто не видел. К концу месяца Дмитрий встал на ноги. Его начали учить.
Паломничество к Первой Общине продолжалось два месяца. Столько же он провел там. Еще в дороге он узнал, откуда появились первые общины изгнанников. Когда борщевик стал неконтролируемо разрастаться, от его токсичного сока многие пострадали: обожглись или мутировали. Мутантов изгнали с этажей, и им пришлось приспосабливаться. Они выводили новые сорта борщевика: для курения, для тканей и самообороны. Они покупали и воровали технологии, совершенствуя их. Среди изгнанников было много умных людей. Все они пострадали лишь по случайности и были вынуждены выживать.
Спустя время, вооружившись и подготовив план, они захватили первую Теплицу. Так у них появилось много материала. Семена, почва, свет. Лаборатории для селекции и генных модификаций. Первые эксперименты по гибридизации с людьми. Они смогли создать симбиоз. Человек, способный питаться с помощью фотосинтеза – светом и углекислым газом. Человек со специальной железой, вырабатывающей особый борщевиковый сок – в сотни раз более едкий, чем у обыкновенного сорта, – для самообороны. Человек с особым чутьем, полученным от растений: чувствующий мельчайшую перемену влажности, температуры, движение воздуха, вибрации…
Общины изгнанников вскоре разрослись за счет новых отступников – людей, кому не давало возможности выживать неуклюжее и безуспешное правительство Партии. Можно сказать, что именно борщеманты первыми осуществили светлую мечту партийцев – построили коммунизм.
Та детская возня в пыли, которую с двумя-тремя светлыми головами на каждую лабораторию устраивают партийные ученые в своих Теплицах, не идет ни в какое сравнение с реальным прорывом, сделанным изгнанниками-энтузиастами, для которых растениеводство – действительно вопрос выживания.
Партия никогда не даст каждому мусорщику вдоволь помидоров. У них никогда не появится для этого достаточно мозгов, людей, почвы. Маленькая кучка ученых – каста избранных – не торопясь скрещивает свои растеньица, клонирует и пересевает, получая раз в год на полторы картофелины больше. Отдай такую Теплицу общине борщемантов и снабди ее достаточным количеством биоматериала – и спустя полгода будет накормлен весь блок. Партия знает об этом. И там, где общины слишком сильны, происходит негласная торговля между номенклатурой и Зелеными. А там, где нет, – Партия пытается не отдать свои Теплицы и монополию на сельхозпродукцию. Только у нее не получается.
Все эти вещи Дима узнавал по дороге в Первую Общину. Когда они прибыли туда, начался процесс его перерождения. Еще несколько недель мучительных пыток, пока в его организме прорастало растение-симбионт, интегрировалась борщевиковая железа, он изучал карты и постигал философию Зеленых. Ему объясняли, как священна жизнь и как важно при этом выпалывать сорняки. Понимать, когда следует применять силу, а когда – нет. Какой человек заслуживает только переработки в гумус, а какому лучше жить. По всему выходило, что простые жители заслуживают лучшей судьбы. А скверной, отравляющей их жизнь, были фанатики – сектанты, партийные нахлебники, бандиты-тунеядцы. От них нужно было избавляться.
Когда все было закончено, Статский захотел вернуться. Воссоединиться с женой в одном общем деле, принять ее в общину – что могло быть лучшим исходом?! По счастью, именно на эту Теплицу его навели старейшины. «Ее нужно захватить, – сказали они. – По нашим данным, в этом блоке орудует ячейка Чернобога».
Кровавая пелена бешенства застелила глаза бывшего ликвидатора. В блоке, где живут его жена и дочь, орудует чернобожник?! Он немедленно собрал оружие и листовки и вышел в путь, наметив кратчайший маршрут через другие общины.
* * *
– Я хотел спасти вас. Я шел сюда не за Теплицами, а за тобой! – проскрипел Статский, закончив свою историю. – Останемся здесь. Вместе. Я смогу тебя защитить.
– От кого?! – рыдая, крикнула Ольга.
– От
