могли: играли в карты, пьянствовали. С ними Ланговой старался не общаться.
В такие вечера Ланговой много читал. Книги он брал у Рудых, с которым познакомился по рекомендации Куксенко. Рудых работал секретарем второй конторы угольных копей и был своего рода начальством. Рудых имел небольшую библиотеку. В большинстве своем он собирал церковные книги, но у него также были сочинения русских классиков: Бунина, Достоевского, Куприна.
Ланговой читал запоем. Особенно ему нравились произведения Бунина, его ясный, красочный язык. Достоевского он не понимал, но каждая страница из книг писателя заставляла его задумываться. И вообще он много размышлял о цели жизни. Ланговой был комсомольцем. Комсомол учил, что человек обязан прежде всего думать о делах общественных, а потом уже — о личных. И Ланговой был полностью с этим согласен. «Люди, которые хотят строить новое общество, должны отдать этому делу все свои силы и способности» — так считал Евгений. В этом заключалась цель его жизни.
Часто вспоминал Ольгу, мечтал о своей семье… Но это потом, когда он выполнит порученное задание…
Однажды в субботу Ланговой выехал в Харбин. Походил по магазинам, а когда совсем стемнело, опустил в почтовый ящик открытку с видом на Сунгари, адресованную в Хабаровск. Это означало, что он жив и у него все в порядке. Обратный адрес он не указал, так как Невьянцев ему запретил. Это было опасно. В воскресенье вечером возвратился в Мулин.
У Лангового был адрес и пароль к Ивану Шаброву в Пограничной, но этим адресом он мог пользоваться в том случае, если у него будет что-то важное или он окажется в безвыходном положении. Но ни того, ни другого пока не было.
Иногда у Лангового возникал вопрос: «Как долго можно так жить? Это не мирная жизнь и не борьба. Выйдет ли что-нибудь из того, что задумали Невьянцев и Дерибас? Хотя перед отправкой Дерибас предупредил: «Наберитесь терпения. Только терпение, выдержка и сообразительность приносят успех». А сколько это может продолжаться? И в чем можно проявить сообразительность?»
Проходил день за днем, тягучие и однообразные, тоскливые и безрадостные, как осенние дожди. И не с кем было даже поделиться…
В один из таких осенних вечеров, едва Ланговой, возвратившись с работы, успел помыться и переодеться, в дверь раздался стук.
— Войдите!
В комнату ввалился высокий плотный мужчина, в котором Ланговой узнал Куксенко.
— Проходите, господин Куксенко. Очень рад, что вы зашли.
Куксенко снял промокший плащ, повесил его на гвоздь. Сел на табурет. Достал кожаный портсигар, закурил. Держал он себя как хозяин.
— Послушай, Яков, — имя у Евгения Лангового было здесь тоже вымышленное, — у меня к тебе есть дело. — Куксенко торжествующе посмотрел на Лангового.
— Какое?
— Хочешь пойти с нами?
— Куда?
— Туда. — Куксенко кивком головы показал в сторону границы.
— Зачем?
— Сам знаешь — зачем. Хорошо заплатят…
Возвращение на Родину в составе банды не входило в планы Лангового. Перед Ланговым была доставлена совсем другая задача: установить связь с белоэмигрантскими организациями и через них проникнуть в японскую разведку. Предложение Куксенко не вписывалось в эти планы, нарушало их. Ланговой решил выиграть время. Походив по комнате, он ответил:
— Нужно подумать… А что там делать?
— Готовить восстание. Группу формирует есаул Бондаренко. Слыхал о нем?
— Пока нет…
— Мужик боевой. Наша задача — проникнуть в Сучанский и Шкотовский районы, взорвать железнодорожные мосты, прервать сообщение Хабаровск — Владивосток. По пути следования организовать повстанческие ячейки в Шмаковском, Яковлевском и других районах. Затем, опираясь на тех людей, кого я знаю и которые мне помогали, поднять восстание. Нас обещала поддержать японская армия. Нужно только продержаться до тех пор, пока не подойдут отряды из Маньчжурии. Понял?!
— А почему вы уверены, что народ поднимется? Что нас не разобьют еще до подхода японских частей?
— Так сказал большой генерал из японской армии. У них есть точные сведения.
— Дело серьезное. Я с удовольствием буду участвовать. Но сейчас я не могу дать согласие. Должен посоветоваться с Рудых. Можете подождать часа два?
Ланговой не мог прямо отказаться от участия в такой операции. Куксенко по-своему понял бы его поступок, расценил бы как дезертирство. Дальнейшие контакты с главарями эмигрантских организаций были бы обрезаны, и Ланговой оказался бы в изоляции. С другой стороны, многие знали о принадлежности Рудых к организации «Братство русской правды». И расчет Лангового был построен на том, что об этом знает и Куксенко. И будет считать Лангового тоже участником этой организации… А там будет видно.
— Давай советуйся. А я тут поговорю еще кое с кем. Потом зайду. — Куксенко вышел не попрощавшись.
Когда Ланговой вошел в дом, где жил Рудых, было довольно поздно. Но в доме еще все спали. Ланговой открыл дверь и спросил:
— Можно войти, Илларион Александрович.
— Заходи, Яков, заходи. Вот познакомься — мой сын. Поступил в Харбинский политехнический институт. Приехал погостить.
Из-за стола поднялся парень лет девятнадцати и подал руку:
— Мстислав. Садитесь ужинать.
— Спасибо. Я уже поел. Мне бы поговорить…
— Что-нибудь срочное?
— Да, Илларион Александрович.
Рудых быстро встал. Это был крепкий высокий мужчина лет за пятьдесят. К Ланговому он относился доброжелательно. Иногда Рудых рассказывал о своем прошлом: до 1910 года был помощником начальника Благовещенской тюрьмы; после этого военным губернатором Амурской области; генералом Сычевым был назначен начальником команды ссыльно-каторжных на постройке Амурской железной дороги; во время гражданской войны сражался в бандах атамана Семенова и барона Унгерна; бежал в Маньчжурию; а в 1929 году вступил в организацию «Братство русской правды».
Рудых увел Лангового в другую комнату.
— Что у тебя стряслось?
Ланговой рассказал о своем разговоре с Куксенко.
— Я давно к тебе присматриваюсь, — сказал Рудых, выслушав Лангового. — У меня к тебе будет более важное дело. От предложения Куксенко ты откажись.
— Какое дело?
— Ты хочешь работать в нашей организации — «Братство русской правды»? О ней я тебе уже рассказывал.
— Я бы не прочь. А что нужно делать?
— Ты не торопись. — Рудых подошел к письменному столу и достал какую-то бумагу. Передал ее Ланговому. Ланговой прочитал. Большими крупными буквами было напечатано: «Клятва». Ланговой удивленно посмотрел на Рудых. — Это клятва нашей организации. Ты ее подпиши, а потом у нас будет разговор.
Ланговой прочитал. Там говорилось о верности идеям «Братства», о преданности «делу». О кровной мести в случае нарушения клятвы. Взял ручку и подписал, возвратил Рудых.
— Ну вот. Теперь ты будешь называться Братом номер 42. Никто, кроме меня, из членов организации не должен знать твоей фамилии. И ты не будешь знать никого, кроме меня. Меня зовут Брат номер 39. Запомнил?
— Да.
— Твоя невеста, кажется, живет в Хабаровске?
