квартира, машина, используемая только для того, чтобы добраться на работу, несколько дорогих костюмов, несколько счетов в различных банках, красивая жена, ну или бывшая жена, и маленький очаровательный ребенок, как такой человек не смог сохранить все это? И на фоне всего этого я видел лишь счастливую девушку с привязанной к одежде погремушкой и собачкой, следовавшей повсюду за ее разноцветными носками, которые то и дело спотыкались о крохотное тельце животного.
* * *
Первые часы пути прошли быстрее, чем я ожидал. Мне помогала, безусловно, сама природа. На каждом шагу она предлагала мне новые открытия. В свои почти сорок лет я чувствовал себя полным невеждой, существом, загнанным в темный угол своего крохотного мира.
Мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к весу рюкзака. Путешествие не вызвало трудностей, оставив лишь небольшое сожаление о том, насколько сильно я себя запустил. Какое-то время ушло на то, чтобы отрегулировать ремни, правильно разложить вещи в рюкзаке, чтобы они не впивались в спину. Когда мне удалось пройти несколько шагов, не теряя при этом ритма и равновесия, когда я научился ускоряться на спусках и слегка наклоняться вперед на подъемах, рюкзак вовсе перестал быть проблемой.
Я шел один.
Одинокий, крошечный отрезок жизни, едва заметный среди горных вершин.
Я шел вперед и не оглядывался.
Я шел и поначалу не думал о том, что мне предстояло преодолеть, это казалось легко.
Добрался до холма, до самой высокой его точки. Остановился.
Посмотрел вперед: длинная гряда гор, совершенно мокрые долины, деревья, расположившиеся у подножий, поближе к воде, еще деревья, которым повезло меньше, поскольку довелось родиться выше и приходилось цепляться за скалы, пока сила притяжения тянула их вниз, в самую пропасть.
Снова двинулся в путь.
Я шел не торопясь, как обычно идут уже старые люди, не желающие спешить навстречу тому, что их ждет. Я шел, чтобы только не сидеть на месте, – дорога помогала мне отвлечься от прошлого. Час, может быть, два я мог не вспоминать ни о чем, хотя знал, что воспоминания нагрянут неизбежно: рана еще свежа, а события произошли совсем недавно.
Карлито… и я ощутил его поцелуй на своей щеке, я вообразил, как катаю его на спине. Мысленно смотрел на него и представлял плескающимся в воде.
Реби… и я вспомнил три ее поцелуя, почувствовал, как она кладет голову мне на грудь. Я мысленно смотрел на нее и представлял в объятиях другого.
Я шел вперед и не мог оставить все это позади. В каждом взгляде, в каждом воспоминании, в каждом чувстве была она – боль.
Я шел.
И, несмотря на мою печаль, на солнце деревья выглядели зеленее, реки прозрачнее, а камни белее. Я шел и не мог не думать о них, о всех троих.
Я представлял их вместе, обнявшимися в постели, как мы с Реби уже давно не обнимались. Я представлял, как они прижимают друг друга, как переплетаются их тела, как соединяются их губы, как соприкасается его кожа с ее кожей, которая была так близко от меня, а я даже не захотел протянуть руку.
Странно, но я вдруг понял, что мне не больно думать о том, как они обмениваются дыханием и ласками, как стонут оба на кровати, которая не была моей, нашей кроватью. Нет, это не было болью, которая меня терзала.
В тот момент, сбившись с пути, я осознал смысл той боли, которая с каждым шагом становилась все невыносимее. Именно он покажет ей все то, что я не успел показать, именно с ним она будет ходить по горным тропам, именно он расскажет ей, что когда-то давно, еще в детстве, он заблудился в похожем месте. Именно он будет обнимать ее под деревом, освещенным ярким светом полной луны, именно он будет целовать ее под июльским дождем, и именно он подарит ей первую каплю росы. Вот что убивало меня, и секс вообще не имел значения.
Прошло три часа, а я так и не добрался до первого, по словам Пеппи, домика для отдыха.
Я пошел дальше. Возможно, подумал я, время в горах воспринимается по-другому. Меня иногда догоняли люди. Они здоровались, а затем исчезали где-то впереди. Один их час не был равен одному моему часу.
Я продолжал идти.
Вскоре далеко впереди стал различим небольшой дом с черной крышей, маленькими окнами и развевавшимися флагами. Я ускорил шаг.
Еще тридцать минут, и я был на месте. Четыре часа.
Снова посмотрел на часы: два часа дня.
Бросив рюкзак снаружи, я выпил воды, вытер пот со лба и понял, что сильно проголодался. Я вошел и попросил сэндвич.
Пройдя несколько метров вперед, я устроился рядом с небольшим лугом: сэндвич с ветчиной и бутылка воды – вне всяких сомнений, лучшая еда в жизни. Порывы ветра усмиряли жар разгулявшегося солнца, от травы веяло прохладой, как на рассвете, и мир вокруг выглядел как-то совершенно по-другому.
Но даже здесь счастье отвернулось от меня: я снова думал о них.
Закончив перекус, засомневался: стоит идти дальше или лучше остаться на ночлег.
Остаться означало прервать свой путь, усесться на траве и думать только о них, о том, что она не со мной. Так я разочаровал бы Пеппи.
Идти дальше означало продолжать двигаться, по крайней мере, часов пять. Пять часов, чтобы стряхнуть с себя воспоминания и сделать то, зачем я сюда приехал: сбежать от прошлого.
Усилившийся ветер позвал меня в дорогу, как будто подтолкнув вперед.
И я пошел. Пошел, думая, что этот путь будет немногим сложнее уже проделанного.
Я ошибся.
Воскресенье, 28 апреля 2002, 15:10
Прошло около получаса с того момента, как я покинул домик для отдыха, и я увидел вдалеке группу людей: маленьких разноцветных муравьев, дружно устремившихся к белоснежной вершине огромной горы. Я подумал, что это не та тропа, по которой я должен идти, что в какой-то момент я отклонился от своего маршрута.
Но нет. Мой путь упрямо вел прямо к горе, на которую совсем не хотелось забираться.
Я засомневался.
Вернуться было проще всего: это было то, что я умел делать. Вернуться на прежнее место, к известности, к определенности, повторить то, что уже пережил: блаженная привычка. Я подумал о Пеппи.
Опершись об один из гигантских камней, я заглянул в карту, которую носил в кармане. Да, дорога уходила вверх, прямо через перевал Колладо-де-Контреч, 2745 метров.
Я снова посмотрел на вершину, то прищуривая, то приоткрывая глаза, не зная, что выбрать. Я
