Я фыркаю. Адри права. Но сейчас все по-другому. Раньше мне было наплевать на нее. Все, что имело значение, это то, чего я хотел. Любая боль или замешательство, которые я причинял ей, были побочным ущербом и меня не касались.
Но в последние несколько месяцев она ясно дала мне понять, что хочет этого.
Я могу не соглашаться с этим, но я должен уважать это — потому что я люблю ее.
— Послушай, — наклоняется ко мне Адри, говоря низким голосом, несмотря на то, что нас здесь только двое. — Я не должна говорить тебе об этом. Но она спрашивает о тебе каждый раз, когда мы разговариваем.
— Что?
— Да. Шеридан спрашивает, видела ли я тебя в городе, слышала ли, чем ты занимаешься, — говорит Адри. — Она скучает по тебе. И честно говоря, по тому, как Шеридан говорит, я думаю, что она все еще любит тебя — просто боится признаться в этом, понимаешь? Из-за всего.
— Я сейчас вернусь.
Секунду спустя я сижу на переднем сиденье, нацарапывая записку на листке блокнота.
Я складываю его пополам дважды и иду обратно.
— Мне нужно, чтобы ты передала это Шер, когда увидишь ее в следующий раз, — говорю я Адриане. — Ты можешь сделать это для меня?
Она опускает темный взгляд на письмо.
— Да. Я могу это сделать.
Адри засовывает записку в задний карман.
— Август? — я уже на полпути к двери, когда она окликает меня по имени.
Я останавливаюсь.
— Да?
— Надеюсь, у вас все получится.
Положив руку на дверь, киваю.
— Получится.
Потому что я не откажусь от нее.
Ещё нет. Не сейчас. Никогда.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
ШЕРИДАН
В доме моих родителей пахнет как в зимней стране чудес. Как только я переступаю порог, меня встречает восхитительный коктейль из имбирных пряников, корицы, тыквы и сахарного печенья. Папа, очевидно, печет на славу…
— Привет, — машу я ему рукой, ставя сумку у двери.
Я не была дома весь семестр. Я сказала родителям, что была занята занятиями и клиническими исследованиями, но это было не совсем так. Хотя я прожила всю свою жизнь в Мередит Хиллз, все, о чем это напоминает мне сейчас, — это то единственное, душераздирающее лето.
И он.
Я не была готова вернуться.
Но я не могла отмазаться на зимние каникулы.
— Привет, малыш, — папа снимает рукавицы и кладет их на плиту, прежде чем обнять меня. — Мама в гостиной. Она не может дождаться, чтобы увидеть тебя.
Я направляюсь в соседнюю комнату и останавливаюсь на месте, увидев огромное дерево, которое занимает треть нашей крошечной гостиной и загораживает все переднее окно.
— Ух ты, — говорю я маме, пока она двигает и маневрирует рождественскими украшениями, идеально распределяя их. У нее хороший день. Папа сказал, что в последнее время у нее их много. А врачи считают, что ее болезнь Гийена-Барре отступает, поскольку уже несколько месяцев у нее не было приступов и слабости нервов. — Все по-другому… Почему она выглядит так по-другому? Она объемнее, чем я помню.
Мама улыбается, обнимая меня.
— Это потому что она не из начала девяностых.
— О, ты избавилась от старой?
— Эта штука разваливалась на части, и ты это знаешь, — смеется мама, хотя мне даже жаль старое дерево. Она была у нас с самого детства, и эта штука была старше меня. Мои родители купили ее за десять баксов в «Гудвилл». И никогда не могли позволить себе заменить ее — до сих пор.
В прошлом месяце мой отец получил компенсацию. Это не так много, как они надеялись, но этого достаточно, чтобы изменить их жизнь к лучшему. Это, безусловно, изменит ее здоровье в лучшую сторону, это точно. А это уже достаточная компенсация в моих глазах.
— Твой отец сказал тебе, что заберет меня на выходные на Новый год? — спрашивает мама. — Он еще не сказал мне, куда мы едем. Это сюрприз.
Я рада, что родители могут отправиться в путешествие, даже если это всего на пару дней, но эти деньги у них всего месяц, а они уже прожгли в их карманах дыры размером с сигарету. Если они не будут осторожны, то все это будет накапливаться.
— Я тут подумала, мама… — говорю я. — Теперь, когда у вас с папой есть немного лишних денег, может быть, вам стоит взять на себя оплату услуг сиделки на дому? Вернуть Августу его деньги?
Она делает паузу, доставая украшение Санты.
— Это правильный поступок, — говорю я. — Он сделал это только потому, что хотел быть со мной, а ты этого не позволила. Теперь это как-то нечестно, не находишь?
Мама поджимает губы.
— После всего, что эта семья сделала с нашей, я думаю, это более чем справедливо.
— Но Август не имеет к этому никакого отношения.
— Поверь мне, Монро не потеряли ни цента из этих денег. Я сомневаюсь, что Винсент даже знает, что они пропали.
— Все равно это ничего не исправляет.
— Эта семья причиняла нам много горя на протяжении многих лет. Они покушались на наши имена, репутацию, средства к существованию…
— Может быть, просто подумаешь об этом?
Она возится с другим украшением, передвигая его на пару веток.
— Август хороший человек, мама, — добавляю я. — Он добрый. И у него доброе сердце. Мне жаль, что у тебя никогда не будет шанса увидеть это.
Мама поджимает губы, как будто подавляет то, что действительно хочет сказать. Затем делает шаг назад от дерева, чтобы осмотреть свою работу.
— На твоем комоде что-то есть, — ее голос такой низкий, что я почти не слышу ее.
— Что?
— В твоей комнате. На твоем комоде. Там записка для тебя, — она избегает смотреть мне в глаза.
Я мчусь в свою комнату, сердце стучит в ушах, и нахожу сложенный листок из блокнота,
