которых состояла из пяти частей. Все, кроме Чипа, взвалили на себя части каноэ и понесли. Капитан же, лишившись каких-либо поддерживающих его мечтаний, казалось, деградировал не только физически, но и умственно. Припрятывая крохи еды и бормоча что-то себе под нос, он с самого начала путешествия нуждался в помощи при ходьбе.
Потерпевшие кораблекрушение шли за Мартином и его отрядом по суше по тайной тропе – двенадцатикилометровому проходу-волоку через пустошь. Они брели по болоту, погружаясь в грязь по колено, а иногда и по пояс. Байрон понял, что похищение барки упростило задачу: ее они никак не смогли бы перетащить по суше. Но даже без нее Байрон обессилел и через несколько километров рухнул под деревом, где, по его словам, «предался печальным думам»[714]. Он видел, что и другие его товарищи все чаще думают навсегда укрыться в мире ином. По крайней мере, чтобы туда добраться, не требовалось усилий. Однако Байрон заставил себя встать: «Этим думам не было бы конца и края».
Наконец чоно снова собрали каноэ и спустили их на воду в проливе, который вился между мелкими островами у берегов Чили. На протяжении нескольких недель отряд продвигался на север, гребя от канала к каналу, от фьорда к фьорду, пока в июне 1742 года потерпевшие кораблекрушение не заметили вдалеке мыс. Это, как объявил Мартин, был остров Чилоэ. Однако, чтобы туда попасть, нужно пересечь залив, никак не защищенный от Тихого океана. Этот залив был столь опасен, что служил естественной преградой для дальнейших испанских вторжений на юг. «Там были высокие крутые волны, действительно опасные для любой открытой лодки»[715], – заметил Байрон, но «в тысячу раз опаснее» для их крошечных каноэ. Гамильтон с одним из чоно решил выждать несколько дней, прежде чем осмелиться продолжить путешествие. Но трое других потерпевших кораблекрушение отправились в путь на каноэ вместе с Мартином, который соорудил небольшой парус из обрывков одеял, чтобы они могли двигаться. Пошел снег, и лодка дала течь. Байрон отчаянно вычерпывал воду, а Чип что-то бормотал на ветру.
Они шли всю ночь, лодка раскачивалась. К восходу солнца, однако, удалось пересечь пролив и достичь южной оконечности острова Чилоэ. Прошло три месяца с тех пор, как они покинули остров Вейджер, и почти год после кораблекрушения. Как писал Байрон, он и другие его товарищи по несчастью «едва походили на людей»[716]. В самом тяжелом состоянии был Чип. «Его тело я мог бы сравнить только с муравейником, по которому ползают тысячи насекомых»[717], – отметил Байрон. Капитан не пытался избавиться от мучений, ибо был совершенно потерянным, не помнил ни имен окружающих, ни даже своего. «У него была длинная, как у отшельника, борода… Ноги огромные, как ветряные мельницы, хотя тело представляло собой кожу да кости».
Они прошагали несколько километров под сильным снегопадом к туземной деревне, обитатели которой дали им тепло и кров. «Они устроили постель из овечьих шкур рядом с огнем для капитана Чипа и уложили его на нее, – писал Байрон, – и если бы не их любезная помощь, он бы не выжил»[718].
Хотя Байрон и Кэмпбелл устали от буйного командования Чипа, они цеплялись за представление о том, что первоначальный план капитана мог увенчаться успехом, не покинь Балкли и его народ остров. У Чилоэ не скрывалась испанская армада, и, возможно, им удалось бы прокрасться в незащищенную гавань и захватить беззащитное торговое судно – оказав «значительную услугу нашей стране»[719], как выразился Кэмпбелл. Или, возможно, это была фантазия, просто оправдывавшая сделанный ими выбор.
Вскоре к отряду присоединился Гамильтон. Однажды ночью, после того как все начали приходить в себя – даже Чип немного приободрился, – они лакомились свежим мясом и пили спиртной напиток, сваренный из ячменя. «Мы все веселились»[720], – написал Кэмпбелл. Позднее он добавил: «Мы снова почувствовали себя в стране живых»[721]. Байрону, у которого с тех пор, как он покинул Британию, было два дня рождения, в тот день исполнилось восемнадцать.
Через несколько дней выжившие отправились в другую деревню. В пути на них внезапно напала фаланга испанских солдат. Пережив бури, цингу, кораблекрушение, затерянность и голод, потерпевшие кораблекрушение попали в плен.
* * *
«Теперь я был доведен до постыдной необходимости сдаться»[722], – отметил Чип, назвав это «величайшим несчастьем, которое может постигнуть человека». Когда ему в самом начале вручили документ, подтверждающий его подчинение испанской короне, и велели подписать в обмен на еду, он с негодованием швырнул его на землю, сказав: «Офицеры короля Великобритании могут умереть с голоду, но побрезгуют просить милостыню»[723].
И все же его подпись не имела значения. Деваться было некуда, и Чипа и его товарищей доставили на корабле в Вальпараисо, город в материковой части Чили. Их бросили в так называемую «яму для осужденных»[724], где было столь темно, что они не видели лиц друг друга. «Не было ничего, кроме четырех голых стен»[725], – писал Байрон. И роя блох. Когда приезжали местные, чтобы поглазеть на ценных заключенных, охранники вытаскивали их из ямы и выставляли напоказ, как цирковых животных. «Солдаты неплохо заработали, потому что за это зрелище с каждого брали деньги»[726], – отметил Байрон.
Спустя семь месяцев четверых пленных снова перевели, на этот раз в Сантьяго, где они встретились с губернатором. Он считал их не только военнопленными, но и джентльменами, а потому относился мягче. Он даровал им освобождение от тюремного заключения при условии, что они не будут пытаться ни с кем связаться в Британии.
Однажды вечером Чипа и товарищей пригласили отобедать с доном Хосе Писарро, испанским адмиралом, который в течение нескольких месяцев преследовал эскадру Ансона после ее отплытия из Британии. Как оказалось, армада Писарро пыталась обогнуть мыс Горн впереди британских кораблей, надеясь перехватить их в Тихом океане, но была почти полностью уничтожена бурями. Один военный корабль с пятью сотнями человек исчез. Другой, с семью сотнями, затонул. В результате задержек вследствие непогоды на трех оставшихся военных кораблях закончилось продовольствие – матросы принялись ловить крыс и продавать их друг другу по четыре доллара за штуку. Большинство моряков умерло от голода. А Писарро, подавив мятеж и казнив троих заговорщиков, приказал немногим уцелевшим повернуть назад. Трудно сказать, чей флот – Ансона или Писарро – понес более сокрушительные потери.
Хотя Чип и другие больше не были заключены в тюрьму, они не могли покинуть Чили, и их жизнь текла медленно: «Каждый день здесь кажется мне веком»[727], – сокрушался капитан. И вот через два с
