в ответ. – Мы – друзья. Это хоть что-то…»
Любовь учила его быть благодарным. За каждый теплый взгляд, которого могло и не быть… За редкие сообщения… За веселый голос в трубке, который тоже звучал нечасто… Никита особенно дорожил звуковыми посланиями: он мог переслушивать их, упиваясь Сашкиными интонациями, не вникая в слова, ведь в них никогда не было ничего особенного. Все по делу.
Но сейчас ее голос был полон сочувствия, и это ему не померещилось.
– Устал?
– Есть маленько, – откликнулся он. – Ты тоже…
Она вздохнула:
– Скорей бы до дома добраться.
Его так и прошило: «Там ее ждет этот школьный друг… Вот почему ей не терпится вернуться…»
Но Сашкино лицо вдруг жалобно сморщилось:
– Ой…
– Что такое? – спросил он, переборов мгновенную обиду.
– Я забыла… У меня же гость там, – пробормотала она.
Теплая волна окатила Никиту с ног до головы, он чуть не захлебнулся радостью. С трудом справился с дыханием:
– А тебе хотелось бы побыть одной?
– Да уж, конечно… Когда посторонний человек в доме, не расслабишься. А я уж размечталась поваляться в ванне…
«Господи, спасибо!» – Никита на секунду закрыл глаза и вдруг услышал то самое:
– Слушай, тебе-то никто не помешает. Хочешь почитать кое-что? Я никому еще не показывала…
– Хочу, – согласился он сразу на все.
У Сашки вырвался смешок:
– Даже не спросишь, что именно?
– Ты какую-нибудь чушь не предложишь…
С сомнением выпятив губы, она пробормотала:
– Ну не знаю… Это я сама написала.
– Сама?!
– Что-то странное получилось. Знаешь, я будто переселилась в чужое тело и прожила часть чьей-то жизни… Там случайно имя совпало, но это ничего не значит, имей в виду. Совершенно случайно вышло. Я решила не исправлять.
– Хорошо, – заверил он.
Сашка опустила веки:
– Даже не думала, что сочинять так приятно… Хоть в детстве я постоянно фантазировала, но вот так, записывая, – это совершенно другое. Теперь я понимаю, почему писатели часами не встают из-за стола: это же дикий соблазн – существовать сразу в двух реальностях.
– Наверное. Я не пробовал. Иногда, правда, мне снятся такие интересные сны, что просыпаться не хочется. В том мире жизнь увлекательней, чем в моем, – признался Никита, виновато усмехнувшись.
Сашка внимательно выслушала его и кивнула:
– Я знала, что ты поймешь. Сейчас я перешлю тебе, дома посмотришь. Не на ходу, ладно?
– Ладно, – пообещал он. – И сразу напишу тебе, что думаю.
Она просияла:
– Отлично! Буду ждать.
Эти ее слова Никита еще долго наполнял содержанием, которого в них не было и быть не могло. Ему выпала честь стать ее первым читателем, не более того… Почему Сашка сделала такой выбор, он не допытывался. Ему страшно было услышать правду.
* * *
Похоже, барак, в котором жила Дарья Ковальчук, был последним в Щербинке, а может, и во всей Новой Москве. Только он не ужаснул даже Сашку, потому что вокруг росли яблони, ломившиеся от красных и розоватых плодов. Голова закружилась от аромата…
Артур перехватил ее взгляд:
– Хочешь? Нарву потом.
Сейчас и вправду некогда было этим заниматься. Подъехавшие первыми оперативники уже наблюдали за квартирой, но без Логова внутрь не входили.
– Местные полицаи скоро прибудут, – заверил Овчинников, когда они втроем вышли из «Ауди», успокоенно затихшей.
Незаметно (как он надеялся!) Артур погладил пальцами ручку своей машины: молодец, отработала на славу. У него всегда было отношение к ней как к живому существу, и когда они оставались вдвоем, он разговаривал с «Ауди» в голос. Когда долго живешь один, вещи вокруг незаметно оживают. С Артуром квартиру делили поющий чайник, плюющийся утюг, стиральная машинка, шепотом рассказывающая сказки… Но о них он никому, конечно, не говорил. Даже Сашке… Ему хотелось казаться ей взрослым и умным.
– Ивашин, останешься с оперативниками, пока местные не подъедут. Держите дом по периметру, – распорядился Логов тем тоном, от которого всем хотелось встать по стойке «смирно». – Мы пока не знаем, что ждет нас внутри, так что лучше быть наготове. Сашка, останься здесь и не лезь никуда.
– Я пойду с тобой! – возмутилась она. – Я что, не заслужила этого?!
– Да я же не на представление отправляюсь, – попытался отбиться он.
Но Сашка уже набычилась, упрямо засопела, а в таком состоянии она была крайне несговорчива, с этим Логов уже сталкивался. Как говорится, проще уступить… Махнув рукой, Артур направился к подъезду, молясь, чтобы все прошло без стрельбы. Жертв в этой истории уже хватает.
Из подъезда вышла темноволосая молодая женщина с мусорным пакетом, наверное, соседка, и направилась к переполненному зеленому баку. Подождав, пока она отойдет подальше, Артур быстро вошел в дом, слыша легкие Сашкины шаги позади. Воздух в подъезде оказался спертым, как он и ожидал, из подвала тянуло гнилью. Сколько лет этому бараку? Наверняка по документам уже считается снесенным – Логову не раз встречались такие дома.
Поднявшись по пяти ступенькам (число почему-то показалось ему хорошим знаком), Артур оглянулся на Сашку: «Готова?» Она кивнула. Вид у нее был серьезный, собранный, и он подумал, что, может, и не зря взял ее с собой.
Дверь в квартиру номер три оказалась не заперта, он сразу это заметил. Неужели женщина с мусорным пакетом вышла отсюда? Это и есть Яна? Дожидаться ее возвращения Логов не стал, осторожно толкнул дверь и вошел в коридор, оказавшийся неожиданно длинным и просторным.
«Раньше здесь была коммуналка», – догадался он.
Здесь воздух был другим – теплым и пахло сдобой. От двери по всему коридору протянулась темно-красная, уже местами облысевшая ковровая дорожка. Под старыми крючками для одежды стоял самодельный коричневый табурет, тяжелый даже на вид. Бедность чувствовалась во всем, но при этом она не ужасала, ведь дорожка была чистой, а с белого плафона под высоким потолком не свисала паутина.
Стараясь ступать беззвучно, Артур добрался до первой комнаты и сразу увидел женщину, сидевшую лицом к окну. Оно выходило на другую сторону, машины чужаков она заметить не могла, а шагов их, вероятно, не расслышала. Длинные светлые волосы стекали по узкой спине, которую она держала очень прямо, и он с порога понял, что это и есть Дарья Ковальчук.
Чтобы не испугать ее, Артур негромко постучал пальцем по удивительно белому косяку. Дернувшись всем телом, Дарья обернулась, и за его спиной испуганно ахнула Сашка. На высоком лбу и левой щеке этой некогда красивой женщины уродливой коростой краснели старые ожоги. Огонь опалил и веки с этой стороны, они казались почти слипшимися, и глаз тускло выглядывал в узкую щель. Зато второй был широко открыт и до сих пор синел пронзительно, как у молодой девушки.
Но
