и детей может тоже?
Да, все хотят остаться на даче. Теплынь стоит нереальная, вода в каркасном бассейне еще хороша, можно плавать. Я окунаюсь, очень бодрит. Голова сразу такая чистая, свежая.
Я свободная женщина. Только и надо — разлюбить!
Буду стараться.
Приезжаю домой, захожу в квартиру понимая, что в ней кто-то есть.
Напрягаюсь. Неужели Королькевич притащил свою балерину? Это просто…
— Миля, привет. Я… вернулся.
Глава 37
— Это всё, Милана, всё, о чём я прошу.
Всё.
Какая ирония.
Мой муж просит не прощения. Он не хочет меня вернуть.
Ему просто указали на место. На то, что мужчина, бросивший жену и двоих детей не слишком хорошая кандидатура для того, чтобы баллотироваться.
Почему он не подумал об этом раньше?
Он думал.
Думал, что связи Жанны помогут. Она обещала.
Он бросил нас не только потому, что полюбил другую женщину, а еще и потому, что ему пообещали помощь на выборах.
Это так мерзко, что меня тошнит.
— Ты беременна, Мила? От… от него?
Я смотрю на отца моих детей, через зеркало в ванной комнате, вытирая рот мокрой рукой. Выхожу, прохожу мимо.
Меня трясёт.
— Это… это не плохо. Хорошо. Твою беременность тоже можно использовать. Естественно, мы скажем, что это мой ребёнок.
Я не знаю, как получается то, что происходит дальше. Я просто хватаю стоящую на этажерке фарфоровую статуэтку и швыряю в мужа. Бывшего мужа.
И попадаю. В голову.
И Олег падает, еще раз бьётся головой об косяк и замирает.
Я его убила?
Вот это было бы по-настоящему смешно.
Превратило бы нашу жизнь из драмы в чёрную комедию.
Фарфоровой статуэткой по иронии судьбы была балерина.
Нет.
Стонет.
Слава Богу.
Конечно, я не желала ему смерти.
— Убирайся.
— Мила, вызови «скорую», мне плохо.
— Убирайся без «скорой»!
— Я… я на тебя заявление напишу.
— Пиши.
— Ты… тебя посадят.
— А я беременная, не посадят.
Вру.
Насчёт беременности точно вру.
Не могу я быть беременной.
В эту поездку между мной и Арсом ничего не было.
А раньше… Предохранялись, и… в общем, я не жду ребёнка.
К сожалению, или к счастью.
— Милана.
— Уйди, пока я не швырнула в тебя еще одну.
— Эта тридцать тысяч стоила… чёрт.
Тридцать тысяч? Он будет считать деньги?
Смотрю на этажерку с фигурками, которые раньше подбирала с такой любовью. Искала, торговалась, ездила по посёлкам и другим городам. В интернете шарила.
Я их любила эти фигурки.
А сейчас внутри пустота.
Смотрю на Олега.
Я и его любила.
Пустота.
Приехал, чтобы просить меня играть в фальшивую семью.
Кровь у него идёт, рассёк лоб.
Наверное, точно надо «скорую». А что, если меня и правда привлекут?
Бред.
— Милана, дай хоть перекись…
Он садится на пол, ощупывая голову, видит кровь на пальцах.
Иду на кухню, прохожу мимо Олега без всяких эмоций, просто переступаю через него и иду дальше.
Так же как он переступил через меня.
На автомате открываю шкафчик, достаю аптечку, отдельно стоит средство антибактериальное, беру его и перекись тоже. Ею больнее.
Нет у меня никаких чувств.
Почему?
Мне раньше казалось, что это невозможно, что мы с Олегом настолько проросли друг в друга, что даже если расстанемся по какой-то причине — связь эта останется.
Видимо, причиной должна была быть не измена с юной балериной и не предательство.
Сажусь рядом. Салфеткой стираю кровь.
Ссадина копеечная, видимо просто попало в кровеносный сосуд.
Заливаю перекисью. Она шипит. Королькевич шипит тоже.
— Больно.
— Терпи казак, атаманом станешь.
Смотрим друг на друга. Я знаю, что он воспоминает тоже, что и я.
Это было уже у нас не раз и не два. Когда он получал какие-то мелкие травмы, где-то поранился, я обязательно занималась его лечением, промывала и перевязывала раны, он стонал, что у него болит, а я говорила, чтобы терпел.
Тогда мы были как-то невероятно близки.
Сейчас я даже представить не могу, что он когда-то меня целовал своими тонкими губами. Они у него тонкие, как я раньше не замечала? И широкий нос. Неприятный какой-то. И залысины. Когда-то он был красавчик. Может, для кого-то и сейчас.
Для Жанны.
Интересно, а что балерина говорит по поводу его возвращения в семью?
Возвращение блудного попугая.
Мне смешно. Внезапно так смешно, что я хохочу, и не могу остановиться.
Смех уже не простой, истерический. Олег меня ловит, сжимает за плечи, трясёт.
— Мила, Милана, успокойся! Милана! Мила!
Пытается прижаться ртом, холодным, слюнявым, змеиным каким-то…
Фу… опять мутит. Отталкиваю, сглатываю подступившую желчь.
Как жаль, что я точно не беременна.
— Милана, ты должна мне помочь. У нас же семья, сын, дочь, дети, мы с тобой…
— Нет Олег никаких нас с тобой. И семьи нет. Хватит. И помогать тебе я не буду. Мы разводимся, ты забыл?
— Всё можно отменить. Вернуть. Какой развод сейчас, ну, подумай? Вообще не к месту.
— Не к месту? А балерина твоя тоже так считает?
— Мил, ну, что ты…
— То есть, ты хотел вернуться ко мне, и потрахивать её, так?
— Нет, Мил. Я…Если бы не эти выборы…
Выборы, выборы, кандидаты пи-пи-пи… Снова вспоминаю Шнура.
Господи, как я устала.
— Уходи, Королькевич.
— Мил, ну куда я такой пойду?
