Ее взгляд поймал меховой комочек, метнувшийся из-под кровати в самый темный угол комнаты, и она решила: будь что будет. Но прежде чем Амелия успела сделать шаг, она услышала слабый скрип, потом увидела полоску света в той части комнаты, где исчез котенок. Полоска света стала шире, и свет упал на ковер перед ней.
Не имея времени на то, чтобы подумать, Амелия рванулась в ту часть комнаты, что была хуже всего освещена, в полную темноту. Она прижалась к стене рядом с высоким, как башня, платяным шкафом. В ноздри ей тотчас же ударил запах крахмала и чего-то еще… Бергамота?
Котенок издал жалобное мяуканье. Амелия не осмеливалась вздохнуть.
Томас. У Амелии перехватило дыхание.
— Господи! Что за крошечное создание! Держу пари, что ты голоден.
Потребовалась секунда, чтобы понять, что он говорит с котенком. Амелия попыталась сильнее вжаться в стену.
— Идем-ка поищем чего-нибудь поесть. Возможно, у кухарки осталось немного рыбы. Что ты об этом думаешь?
Котенок замурлыкал, выражая полное согласие. Он уходил. Амелия выжидала. Она услышала приглушенные шаги, потом звук отворяющейся двери. Наступила тишина. Благословенная тишина. Она окинула взглядом пространство вокруг шкафа, чтобы убедиться, что путь свободен. Он был свободен.
Никогда за всю жизнь Амелия не двигалась так быстро. Подошвы ее замшевых башмаков едва касались пола. К несчастью, двигаться быстро не всегда означает двигаться достаточно быстро.
Глава 21
— Почему вы опять появляетесь там, где вас не должно быть?
Томас стоял в дверном проеме, омываемый радужным светом газового рожка, проникавшим из коридора. Голос его был полон мрачного юмора.
Амелия вздрогнула и остановилась, опираясь на перила, до которых успела добраться. Дерево под ее пальцами было прочным, гладким и ровным в отличие от сердца, бившегося со сбоями. Вовсе не так она собиралась начать их новые отношения.
— Я… я не видела вас. Я думала, что вы ушли… Я хочу сказать, что кошка… — бормотала Амелия что-то нечленораздельное.
Она слышала, что животные различают запах страха. Тогда удивительно, почему все животные Девона и его окрестностей с рычанием не собрались у ее ног.
Он тихонько хмыкнул и не спеша, размеренными шагами направился к ней.
— О, пожалуйста, продолжайте. Мне так нравится, когда вы запинаетесь.
Амелия подавила испуганный стон и попятилась, намереваясь добраться до двери, но достаточно было одного взгляда, чтобы стало ясно: дверь слишком далеко от нее, поэтому даже самый безумный бросок ничего не даст. Томас бросил взгляд на дверь, потом посмотрел на нее. Он сделал круг и оказался у нее за спиной.
— Вы в самом деле хотите бежать? — В его голосе появились рокочущие чувственные нотки. — Знаете, что я думаю, Амелия? — прошептал он, наклоняя голову чуть касаясь губами уголка ее правого уха.
И сразу его мужской запах проник во все поры ее тела, и она потонула в этом чувственном удушье.
Он дразнил ее, черт бы его побрал!
— Нет, да и знать не хочу, — заявила она.
Но дрожь в ее голосе опровергала ее слова. Она дважды решительно тряхнула головой, будто это могло избавить ее от томления, заполнившего все ее тело, ослаблявшего и размягчавшего ее.
— Я думаю, что вы ждали меня.
Он понизил голос и говорил очень тихо, но каждое его слово обволакивало ее сладкой лаской.
Соски Амелии отвердели и напирали на тонкую ткань платья.
— Я пришла сюда из-за кошки, — прошептала она, увертываясь от его теплого дыхания, веявшего ей прямо в лицо.
— В таком случае почему вы не убежали по-настоящему?
Он повернул ее к себе лицом и, когда она попыталась заговорить, легонько дотронулся пальцем до ее приоткрытых губ. Начинать отношения заново таким образом было ошибкой.
— Нет, не произносите больше ни слова. Мы оба знаем, что вы очутились здесь ради этого.
Не давая ей возможности возразить, он прижал ее руки к бокам, язык его в это время преодолел сопротивление губ и зубов и вторгся в ее рот. Когда его язык соприкоснулся с ее языком, колени Амелии подогнулись. У него был большой опыт и порочный вкус. Она встретила его язык со страстью. По всему ее телу пробежала сокрушительная дрожь, и между бедрами она ощутила ответный жар. Этот поцелуй вытеснил все мысли из ее головы. Она уже не мыслила, а только чувствовала, чувствовала это существо мужского пола, прижимавшее ее все теснее к себе и заставлявшее ее прогнуться назад.
Никогда ранее она еще не испытывала такой страсти, как сейчас, когда его губы прижимались к ее губам. Его рука двинулась вверх и прикрыла ее груди, и даже сквозь несколько слоев ткани она ощутила наслаждение, вызвавшее у нее слабый стон, заставивший ее на мгновение оторваться от него только затем, чтобы в следующее мгновение, переведя дух, вновь отчаянно искать его рот.
Она снова и снова жаждала его.
Томас был не готов к этому объятию, полному безумной страсти. Она вся горела от желания подчиняться ему.
Он же не мог насытиться ее поцелуями, ее ртом, языком, грудями и всем, что она могла ему предложить. Прижав ее к себе, он теперь упирался своим возбужденным мужским естеством ей в живот с отчаянной настойчивостью, в то время как его бедра имитировали волнующий танец, более древний, чем само время.
Амелия отвечала ему медленным беспомощным покачиванием бедер, грозившим свести его с ума. Хрипло дыша, он оторвался от ее губ, без усилия схватил ее на руки, направился к постели и опустил на матрас, а сам, не теряя времени, оказался рядом. Ловкими движениями он снял с нее платье с легкостью человека, знающего толк в женской одежде. Под каждой шелковой или муслиновой тряпкой открывался кусочек кремовой плоти, сводящей его с ума. От вида ее ног, длинных и стройных, у него перехватило дыхание, а треугольник темных волос между бедрами почти лишил его рассудка и способности сдерживаться.
Его жезл взмыл вверх, грозя порвать швы панталон. Ощущение было столь острым, что Томас заскрежетал зубами, сдерживая готовый вырваться стон. Он не мог думать ни о чем, кроме одного: войти в ее тело и зарыться в него так глубоко, как только возможно.
Он с трудом отнял руки от ее трепетного тела, чтобы избавиться от одежды. В спешке он оторвал несколько пуговиц от рубашки, в то время как Амелия лежала на спине, глядя на него робко и смущенно. На мгновение он замер, онемевший от представшего перед ним зрелища: губы ее были приоткрыты, а потемневшие глаза превратились в две темно-синие пропасти. Она провела языком по припухшим от поцелуев губам, и это вернуло его к действиям.
Он бросил рубашку на пол и на мгновение встал на ноги, чтобы сбросить черные шерстяные панталоны. За ними последовали нижние рейтузы, сорванные с бедер нетерпеливой рукой. Амелия громко и отрывисто вздохнула при виде его возбужденного естества, столь разбухшего и твердого, что это причиняло ему боль.
