оставить в стороне геометрическое мышление. Я подошел к парадоксу иначе, потому что он противоречил всему моему опыту в реальном мире. Я просто задался вопросом, является ли загадка парадоксом на самом деле. И наконец более внимательно присмотрелся к этим двум картинкам: зачем вокруг них две рамки, когда хватило бы одной? Там, где края ступенчатых элементов рисунка соприкасались с рамкой, край узора на одном рисунке едва заметно выступал наружу, а на другом рисунке – изгибался внутрь. То, что было представлено как парадокс, оказалось обыкновенным надувательством. Сумма небольших увеличений и уменьшений игрового поля составила площадь, которой хватило, чтобы поместить пустой квадратик в центр второго рисунка. Чтобы понять это, мне понадобилось два месяца, на что у любого другого человека ушло бы несколько минут – как раз то время, которое нужно убить, пока ждешь вызова к зубному.
22. Баллада о маленьком солдате
«Фицкарральдо» был бешеной жизнью, образами, музыкой и опытом, который я переваривал даже много времени спустя после съемок фильма. В начале восьмидесятых мне пришлось потихоньку зализывать раны, и длилось это долго. В то время я познакомился с альпинистом Райнхольдом Месснером. Мы довольно быстро решили снять фильм о его попытке покорить за одну экспедицию сразу две вершины-восьмитысячника на хребте Каракорум в Пакистане, и не просто подняться на них, а «перешагнуть» через них. На такие горы восхождение совершают, как правило, по определенному маршруту и по нему же возвращаются обратно. Но Месснер уже в 1970 году, во время своего первого восхождения на восьмитысячник, поднялся на гору Нанга-Парбат и спустился с другой стороны. При этом погиб его младший брат. Переход через гору был вынужденным, потому что на вершине поднялась ужасная буря и спуск по прежнему маршруту стал невозможен. В чудовищно сложных условиях Месснер спустился по противоположному склону горы, где его брата засыпало лавиной. Сам Месснер отморозил несколько пальцев на ногах и едва не погиб. Но он был человеком необычно уравновешенным и подходил ко всему планомерно, это мне в нем нравилось. Во время экспедиций он не раз поворачивал назад, хотя до вершины было уже рукой подать, потому что по здравом размышлении опасность схода лавины на этом последнем отрезке пути была для него слишком велика. Он всегда делал именно то, что можно было сделать. Поднимая корабль на гору, я тоже не полагался на случайность – вовсе нет, я понял, что это возможно. В нашем общем проекте Месснер собирался подняться на две вершины, Гашербрум I и Гашербрум II, вместе с альпинистом Хансом Каммерландером. Оба они и в самом деле поднялись тогда, в 1984 году, на Гашербрум I по одному маршруту, а спустились по другому, что привело их к подножию Гашербрума II. Они перешли и через него, а мы ждали их в базовом лагере. Восхождение было уникальным и, как практически все, что делал Месснер, открывало новые горизонты. Я не сомневаюсь, что он величайший альпинист не только своего времени, но и вообще. Профессионализм Месснера, с одной стороны, и человеческая теплота, которую излучал Каммерландер, с другой, создавали хорошее сочетание характеров для фильма. «Гашербрум – сияющая гора» был закончен в 1985 году. Но вообще-то я собирался снимать художественный фильм на горе К2[33], которая расположена на пути к вершинам Гашербрум. Последние восемьдесят километров нужно идти вдоль мощного потока ледника Балторо, в него впадает ледниковая река, которая течет с К2. Я мечтал о К2, потому что она прекрасна и одинока, примерно как Маттерхорн в Швейцарских Альпах, но только вот К2, вторая по высоте вершина в мире, – самая опасная из всех. В базовом лагере у подножья Гашербрума мы наблюдали за сходом лавины, который продолжался целых четырнадцать минут. Я не мог поверить, что лавина никак не кончается, и смотрел на часы. Наконец снег и лед стали резко сходить такими невероятными массами, словно это атомный гриб, но шел он не вверх, а горизонтально, прямо на нас. Для безопасности наш лагерь у ледника был разбит в двух километрах от склона горы, однако за считанные секунды его накрыла лавина рыхлого снега. Нам потребовались многие дни, чтобы откопать наше кинооборудование и снова привести его в рабочее состояние. К слову, наручные часы на следующий день лопнули у меня перед лицом, когда я поднес ко рту чашку чая. Давление воздуха внутри часов стало больше, чем атмосферное.
Когда оба альпиниста с налобными фонариками ушли в темноту ночи, а на следующий день превратились в крошечные точки и пропали, съемочные работы остановились. Несколько дней спустя испанская экспедиция, лагерь которой был рядом с нашим, пригласила меня совершить часть восхождения на Гашербрум. Они не смогли дойти до вершины и теперь порядка ради хотели разобрать свой высотный лагерь. Они пристегнули меня к своему тросу, и мы перебрались через критически опасный разлом ледника, который похож на нагромождение кубических глыб, словно великан играл здесь в кости. Это первое препятствие в самом начале восхождения. Эти глыбы льда, огромные, как многоэтажные дома, находятся в постоянном движении, поэтому испанцы для ориентации в этих беспорядочных зигзагах установили алюминиевые шесты с флажками. Мы быстро поднялись с высоты пять тысяч метров на шесть тысяч пятьсот. Там я почувствовал верные признаки начинающейся горной болезни. В частности, я сел в снег, пока испанцы разбирали свой лагерь, а потом просто лег на спину, потому что мне все сделалось безразлично. В этот момент мне стало понятно, что я немедленно должен спуститься на меньшую высоту. Испанцы согласились и позволили мне уйти. Но так нельзя было поступать ни в коем случае. Я шел один, видимость была хорошая. Тем не менее существует непреложное правило: одному на такой высоте оставаться нельзя, рядом на сцепке должен идти как минимум еще один человек. Дойдя до верхнего подъема на разлом ледника, я решил обойти его по наружному краю. Снежный склон там был не очень отвесным, и я гигантскими шагами пошел вниз с горы. Я не знал, что там есть трещины в леднике до ста метров глубиной, засыпанные снегом, которые даже профессиональный альпинист не сумел бы распознать. Они ничем не выделялись на ровной снежной поверхности. Я бежал вниз и вдруг сквозь тонкий слой снега ступил в пустоту, но двигался так стремительно, что корпусом приземлился на противоположном краю расселины и сумел подтянуться. Расселина была, наверное, не шире двух метров. Такая же история случилась с Каммерландером в конце их впечатляющего путешествия, но он повис на вспомогательной веревке, пристегнутый к Месснеру.
