чем удивить. Например, висящим вниз головой голым мужиком. Руки у него были связаны за спиной, ноги тоже связаны. Висел он на крюке, вбитом в потолок. Может, для люстры, а может, для чего-то ещё. Рот мужику затыкала плотно свёрнутая тряпка.
Увидев меня, мужик вытаращил глаза и замычал.
— Чего там? — крикнула Земляна.
— Да не пойму пока. То ли насилие над личностью, то ли прогрессивные европейские веяния.
— Чего⁈
— Держите этого мудака, говорю! Разбираюсь.
Голый мужик начал выразительно раскачиваться. Он отчаянно пытался домычать до меня какую-то мысль, даже прослезился.
Рядом с ним стоял журнальный столик, на котором в безупречном порядке расположились скальпели, какие-то пилки, прочий хирургический скарб. На теле мужика уже виднелось несколько порезов.
Я подошёл и выдернул кляп.
— Здравствуйте.
— А? Спасите меня!
— Ну конечно, я ради того сюда и пришёл.
— Он сумасшедший! Он убить меня хочет!
— Знакомый?
— А? Нет! Впервые его увидел! Постучался, вошёл и… По голове меня огрел, когда я отвернулся.
— Экий негодяй. А проклятия вы накладываете?
— А? К… Какие проклятия?
— Ну, мне проклясть нужно кое-кого. Категорически необходимо.
— А… Я, это… Договоримся. Скидку сделаю. Нет — бесплатно всё сделаю! Только спасите меня от этого… Этого…
— Сам делаешь?
— А?
— Да чего ты всё «акаешь»? Глухой, что ли? Проклятья, говорю, сам накладываешь?
— А, да. Сам, всё сам. Обладаю магической силою.
— А чего ж ты своей магической силою спастись не можешь?
— Н-н-не могу. Сила не та.
— Только под проклятия расчитана?
— А? Н-нет, ещё порчу могу.
— Портить я и сам могу. Троекурову как отчитываешься?
— А⁈ — совершенно обалдел пленник.
— Бэ. Повторяю вопрос: как отчитываешься Троекурову?
Вот теперь до него дошло, что он ухитрился попасть из огня да в полымя.
— Ка-а-акому Троекурову?
— А их много, что ли, разных в твоей жизни? Ну, начни с какого-нибудь одного. Там, дальше, посмотрим, как пойдёт.
— Я ничего не знаю!
— Ну, я пошёл тогда.
— Нет!
— На вопрос отвечай.
— Он сам меня находит!
Опять двадцать пять. Осторожный сукин сын… Как же мне под тебя подкопаться-то? Не, я помню, что по плану ты у меня после чёрта. Но с чёртом-то уже скоро разберёмся, надо наперёд думать потихоньку.
— Где находит?
— Да где захочет — там и находит. На улице. В кабаке. Иногда я дома, а он под окном зовёт.
— Прям под окном?
— А? Да!
— С гитарой? Серенаду поёт?
— Нет! Он не голосом зовёт. Вернее, голосом, но голос как бы в голове.
Н-да. Если уж мужика до такой степени заморочили, что он голоса в голове слышит, значит, тут уже реально бороться не за что. В качестве двойного агента не используешь. Ну и ладно. У меня уже есть один двойной агент. После чёрта — с него и начну.
— Оправдываешь-то себя чем? — задал я ещё один вопрос для проформы.
— А⁈
— Ну, ты людям жизнь портишь, у кого-то вообще отбираешь. Чем себя оправдываешь?
— Я не виноват!
— Это понятно. А почему?
— Он меня заставил!
— Троекуров?
— А? Да! Я тогда пьяный под Рождество на улице уснул. Обморозился. В больничке хотели ноги отнять. А тут — он. Вылечил. Взамен ему служу.
— Ну, ты же сам так выбрал?
— А кто б не выбрал⁈
— Ладно. Силу он тебе как передал? Как это вообще выглядело?
— А?.. Н-не знаю, появилась вдруг сила…
Как-то он неуверенно это сказал. Да к тому же и посмотрел куда-то в сторону. Коротко и почти незаметно. Но я-то внимательный.
Повернул голову, увидел шкаф наподобие книжного, без дверец, только с полками. На полках вместо книг прозябала всякая ерунда — какие-то фигурки, вазочки, плетёные салфеточки. Красоту себе наводил.
Среди всего этого выделялась только одна чего-то стоящая вещь — золотые часы на цепочке. Я подошёл и взял их.
— Это просто часы! — запротестовал повешенный.
— Угу.
— Они… Они мне от дедушки достались.
— Дедушку, случаем, не Троекуровым кличут?
— А? Нет!
В голосе подонка слышалась уже настоящая истерика.
Я открыл часы и улыбнулся.
Не часы это были. Вместо циферблата я увидел ровную золотую поверхность, испещрённую Знаками. Амулет.
Тут из большой комнаты донеслась какая-то возня.
— Погоди, не уходи никуда, — попросил я висящего хозяина квартиры.
Сунул кляп ему обратно в протестующий рот и вышел, пряча в карман находку. В крайнем случае — на переплавку пойдёт, если другого применения не отыщется.
— Ну чего тут у вас?
Мужик в красном халате лежал мордой вниз. Сверху на нём, удерживая руки, сидел Захар. А Земляна держала сзади отчаянно брыкающуюся брюнетку лет тридцати. Роста они были практически одинакового, но мышцы у Земляны явно были покрепче.
— Да уймись ты, пока по башке не приложила!
— Пусти! Пусти меня, негодяйка! Я всё равно ему кишки выпущу!
Я хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание. Брюнетка замерла, уставившись на меня, и вдруг заплакала. Обмякла. Не ожидавшая этого Земляна позволила ей стечь на пол.
— Что тут за комедия? Зрительская масса требует объяснений.
— Пустите! — прогудел мужик в халате. — Объясню всё.
— Захар, слезай. Не имей привычки на мужиках сидеть, некрасиво это, неэстетично.
Захар, что-то буркнув, поднялся. Следом встал мужик. Поправил халат — я успел заметить, что под халатом у него вполне обычная одежда.
— Эта сволочь, — мужик показал пальцем на вторую комнату, — Николая Семёныча Трубецкого извела.
— Кто такой?
— Хирург. Светило! Величайший человек, да на него все молились в больнице. Кроме одного… бездаря завистливого. Вот он и пришёл к этому. Тот и наложил какое-то проклятие, что за неделю человек в могилу сошёл. Понимаете?
— Понимаю. А вы в этой истории кто?
— Я — коллега Николая Семёныча и друг. А Дарья Дмитриевна — вдова его.
Мы все с сочувствием посмотрели на рыдающую на полу брюнетку.
— Самосуд, значит, устроили?
— А какой ещё суд? Ну какой⁈
— Охотничий!
— Ах, да не смешите вы меня! Что тем охотникам эта гнида? Он же не тварь, костей в нём золотых нет. Отмахиваются только.
Я выразительно посмотрел на Земляну — вот, мол, о чём только что говорили, помнишь? Земляна насупилась и отвернулась.
Дарья Дмитриевна подняла