Слишком по-военному. Обманщицей? Но ведь не было клятвы или обещания, которые она нарушила.
Игорь, так и не дождавшись ответа, схватил коробку с книгами, рванул из комнаты и, слетая по глянцевым ступеням Mon Trésor, крикнул в сердцах:
– Не вернешь Еву – так и загнешься тут один, со своим, сука, мрамором и витражами!
Никита, выругавшись, последний раз обвел взглядом комнату брата, совсем не похожую на его собственную. Уже не сдерживая досаду и горечь, он пнул доску для серфинга с такой силой, что та упала с гулким, почти жалобным звуком.
* * *
Вечерний свет заливал просторную, полную воздуха комнату, отчего стены кремового оттенка казались еще теплее. Ева подошла к французскому окну и посмотрела на открывавшийся вид: в парке влюбленная парочка гуляла с пухленьким корги; молодая мама покачивала коляску, попивая лавандовый раф; целеустремленные кроссфиттеры выполняли очередной десяток берпи прямо на набережной. Легкие речные волны успокаивающе колыхались, и упитанные селезни с яркими оранжевыми лапами смешно ныряли за хлебом, игнорируя зожников.
– Прошу прощения, что сделка так затянулась. За эти восемь месяцев я не раз пытался с вами связаться… – сбивчиво произнес интеллигентный риелтор, чьи часы, как догадывалась Ева, равнялись ее годовой зарплате. – Вы ознакомились с планом квартиры?
– Да, спасибо.
– Тогда я напомню: охраняемая территория, подземный паркинг, система «умный дом», два санузла, гардеробная, французский паркет, итальянская плитка, отапливаемая терраса… Может быть, пройдем на нее?
На террасе пахло приятной октябрьской свежестью. Ева присела на краешек плетеного кресла и на секунду закрыла глаза. Воображение услужливо, не спрашивая разрешения, стало рисовать картины одну за одной. Вот она завтракает здесь, полной грудью вдыхая воздух, непривычно чистый для центра города. Идет в большую светлую ванную и гардеробную, где наконец-то поместятся все вещи… В комнате с видом на реку будет рабочий кабинет, уставленный книгами, и за столом из темного дерева она напишет свой лучший текст. А в гостиной, где расставлены свечи с запахом черной ванили, ваза с желтыми анемонами и хрустальные бокалы, соберет за ужином друзей. Мысленно девушка дошла до спальни, опустилась на кровать с высоким изголовьем, положила голову на подушки. Как приятно было бы здесь засыпать в объятиях…
– Я надеюсь, вы все посмотрели и сегодня мы сможем подписать договор дарения? – Голос риелтора вывел Еву из забытья.
– Да… прекрасная квартира, – спохватилась девушка, надеясь, что дрожь в голосе не выдала ее.
– Великолепная, и правда! Надеюсь, вы здесь будете счастливы. Я принесу документы?
– Спасибо, но нет. К сожалению, я не могу их подписать.
– Почему?!
– Евгений, я согласилась на эту встречу только из-за вашей настойчивости, чтобы вы убедились, что я «в трезвом уме и здравой памяти» отказываюсь от этой, безусловно, шикарной квартиры.
Лицо риелтора явно давало понять: с подобной ситуацией он столкнулся впервые. На лбу заблестели капельки пота, а брови взметнулись ввысь.
– Но как же… Вы уверены?
– Абсолютно.
– Я не первый год работаю в элитной недвижимости, и, поверьте, даже по моим меркам эта квартира стоит сумасшедших денег. Простите за непрошеный совет, но, если вы не хотите здесь жить, можете продать ее в любой момент. Вырученных денег хватит о-о-о-очень надолго.
Ева посмотрела на мужчину усталым равнодушным взглядом:
– Простите, что потратила ваше время.
Девушка вышла в прохладный осенний вечер, даже не оглядываясь на спрятавшийся в парке дом, где она могла бы вести такую заманчиво благополучную жизнь. Идя вдоль набережной и кутаясь в мягкое пальто, Ева подумала, что переоценила свои силы. Казалось, за восемь месяцев она достаточно окрепла, чтобы спокойно и с достоинством встретиться с миром Никиты, где деньги решали любые проблемы, с воспоминаниями о нем и спрятанной внутри болью, которую так и не пережила до конца.
Первые недели после прилета из Сан-Франциско Ева помнила с трудом: все слилось в один бесконечный серый день. От ее жизнерадостности и драйва осталось лишь тусклое воспоминание. Девушка с трудом могла работать, почти насильно выжимая из себя по строчке. По ночам отчаянно вцеплялась в подушку, чтобы не пугать криком новых соседей. Утром не хотелось вставать с постели и проживать очередной ненужный день. Дима и Алиса не на шутку перепугались и даже подозревали у Евы клиническую депрессию.
Еще ни по одному мужчине в жизни она не тосковала так сильно, как по Никите. Его черты мерещились в случайных прохожих. Пару раз среди редакционного шума даже слышался его голос. Заходя в лифт, она мимолетно ощущала его запах – и тут же теряла. Не в силах выносить боль этого расставания, каждый день Ева возвращалась домой после работы, задергивала шторы, запирала дверь и в полумраке часами смотрела в стену, не проронив ни слова. Рядом кипела жизнь, люди ходили на свидания, планировали отпуска, меняли наряды и прически, а Еве казалось, что от нее осталась лишь оболочка – пустая, бестелесная, мертвая.
Но шли месяцы, и девушка собирала себя по кусочкам, с трудом продираясь сквозь нежелание жить.
Сегодняшний день стал испытанием. Увидеть на документах его имя и подпись, поставленные таким знакомым размашистым почерком, оказалось больнее, чем она думала. Из глубин сознания вновь поднялись вопросы, на которые не было ответа. Почему он все еще хочет подарить ей квартиру? Может быть, это взятка за молчание? Или он одаривает недвижимостью всех, с кем спал?
Но вместе с тем пришла ясность.
Она не хочет быть с Осадчим, не хочет его подарков, не хочет ни единой ниточки, связывающей их.
* * *
Осенний воздух пах тоской и сыростью. Кипарисы оставались зелеными, но остальной сад лишился красок. Никита поежился от холода, но не нашел в себе сил подняться по ступенькам и зайти в дом. Уже битый час он сидел на скамейке напротив мраморной статуи, такой же неподвижной, как он сам. И такой же одинокой. Игорь съехал две недели назад и с тех пор даже ни разу не написал. С мрачной улыбкой Никита подумал, что так, наверное, чувствуют себя родители, когда дети улетают из гнезда. По сути, он ведь и был родителем для своего брата. Но что теперь? Получается, больше у него нет семьи?
«Альфа» завибрировала в кармане, словно хотела отвлечь своего создателя от депрессивных мыслей. Никита нехотя достал телефон и непонимающим взглядом посмотрел на незнакомый номер. Блять, не может быть! На экране ярко горел код родного города. Стоило Осадчему на мгновение представить, что это Ева, – и все напускное спокойствие и месяцами тренированное равнодушие слетели, как маска в конце карнавала. Никита пытался убедить себя, что это просто новый номер Валеры,
