единственное место, куда еще не простерся мрак.
Впрочем, и это менялось, потому что она не смогла вспомнить, чем занималась последний час, пока сидела здесь и думала о девочке на полу туалета и о последних невнятных кадрах «Черной дыры» — куда можно попасть из сияющего центра этой сингулярности: в путешествие во времени? В рай? В ад? — и о том, как сильно она желает Герти и всему ее семейству поскорее сдохнуть.
В дверь ее кабинетика постучали. На пороге со скорбным видом стоял заведующий кафедрой. Что было, вообще-то, странно. Обычно вид у него жизнерадостный, как у плюшевого медведя или пьяницы.
— Привет, Аллен! — поздоровалась она.
Сорокадвухлетний Аллен окончил какой-то заштатный университетик на юге, который все называли Южным Гарвардом.
— Можно с тобой поговорить? — осведомился Аллен.
Она поморщилась, убрала ноги с его пути. Колено здорово распухло. Она его постоянно теребила, смещала чашечку — порвала все образовавшиеся внутри рубцы. Указала на пустоту второго стула:
— Пусть устрицей будет тебе мой кабинет.
Он кивнул; лицо красное, дыхание учащенное.
— Очень смешно. Слушай. У меня тут проблема. — Аллен положил на стол папку, открыл, вытащил что-то знакомое.
Рея вспыхнула еще до того, как успела рассмотреть: вспомнила что-то, хотя суть этого чего-то от нее и ускользала.
— Это работа Мигеля Сантоса. Он пришел ко мне вчера…
— Выходит, он лжет. Пропустил вчера занятия. Якобы по болезни, — заметила Рея.
— Ты правда дала ему прозвище Спиди Гонзалес?
Щеки у Реи запылали. Да, было такое, на прошлой неделе. Он тогда посмеялся. Как и остальные студенты.
— Я что, похожа на полную идиотку?
— Ясно. То есть нет. Очень рад. А еще правка. Вся эта правка. — Он поднял работу повыше. Запыхтел пуще прежнего. — Вот это что такое?
— Аллен, я увлеклась. Прошу прощения. Я с ним поговорю. — Произнося эти слова, она верила в собственную искренность. Всецело.
— Мне кажется, тебе нужно оставить работу. Я найду тебе замену до осени. Ты слишком рано вернулась. — Он все произнес скороговоркой, и Рея поняла, что именно эти слова и висели у него на языке с самого начала. Он угнездился в них, как вот людям случается угнездиться и застрять в определенной должности.
Рея поджала губы. Пожевала их изнутри и только потом заговорила:
— Я не могу без работы. Чтобы сюда приехать, я должна утром надеть брюки и причесаться, как нормальный человек. И я твой лучший преподаватель! Не лишай меня этого!
— Не мне решать.
Глаза ее наполнились слезами.
— Один студент. Я только с одним прокололась.
— Нет.
— Кто еще?
Аллен вытащил еще две работы: в обеих красного было больше, чем белого. Как будто она пролила на них красное вино. Имена студентов, Дебра Лучано и Том Михарес, ничего ей не говорили.
— Если им что-то не нравится, пришли бы ко мне, — сказала она. — Вряд ли стоит поощрять действия за чужой спиной.
Аллен постучал по работе Дебры:
— Хорошо написано. А ты поставила «неуд».
— Ты у нас специалист?
— Все индикаторы на месте, по баллам проходит. Тема раскрыта в тезисе, подкреплена развернутыми цитатами.
— А содержание вообще ничего не значит? Она цитирует Бертрана Рассела! Как так можно? Мы в Америке. У нас есть Ноам Хомский. Аллен, это мои студенты! Ты что, не можешь меня поддержать? Я работаю изо всех сил. А ты принимаешь сторону первого же слюнтяя, который приходит плакаться и придумывает всякую чушь?
Аллен стиснул пальцами переносицу. Было видно, что ему искренне жаль.
— Я никогда тебя не понимал.
— Мы каждый семестр пьем вместе кофе. У тебя была масса времени задать мне главные вопросы. Да, мой отец умер от цирроза, а я только после похорон узнала, что он пил. Делал это тайком. Добавлял в апельсиновый сок. В молоко. В кока-колу. В термос с кофе, который повсюду носил с собой. Никто ничего не знал. У него даже пива в холодильнике не было. Спиртное не держал дома. Все делал украдкой. Но он меня вырастил. Мы все время проводили вместе. Я знаю наизусть всю каноническую научную фантастику, особенно «Черную дыру». У меня диагностировали такую штуку, называется расстройство привязанности. Если бы ты время от времени читал книги, ты бы все понял.
Рея умолкла. Комната зыбилась, как воздух над барбекю в жаркий день. Неужели она произнесла вслух эти страшные вещи? Вроде бы губы ее именно так и поступили. Но не она сама! Не могло такого быть. Она собралась с мыслями, сморгнула зыбь, посмотрела на Аллена — как он отреагирует.
На лице его отразилось удивление. Не ждал он, что Рея поделится с ним сокровенным. Ей вспомнилась презрительность Эйлин Блум много лет назад. Презрительность Герти в тот день, когда Рея попыталась ей исповедаться. Презрительность Шелли, вечно подмечавшей то, чего больше никто не видел. Шелли была единственным, за исключением отца, человеком, с которым Рея смотрела вместе «Черную дыру». Единственным человеком, которому она, со слезами на глазах, объяснила, в чем особый смысл этого фильма.
Аллен покраснел, потому что он был одним из тех воспитанных южан, которые привыкли относиться к женщине с уважением. Слюнтяем, иными словами.
— Мне очень жаль, что на тебя столько навалилось. Я не знал.
— Да ладно. Думаешь, ты сам белый и пушистый? На себя-то посмотри. В жизни не занимался спортом, хотя бы ради того, чтобы порадовать своего папашку-южанина. Старший брат, мамочкин герой, верно? Она, небось, заполняла за тебя все заявления в колледж. И таскалась бы за тобой до конца жизни, если бы ты не женился на Мэри-Джейн. Вот только Мэри-Джейн требует постоянных усилий. Как месячные — изволь растирать ей ноги. Один ребенок на двоих, а она и то не справляется.
Глаза у Аллена увлажнились, будто она дала ему пощечину.
— Это к делу не относится. — В голосе звучала подлинная боль. Она это слышала, и к ней отчасти вернулось трезвомыслие.
— Ой, Аллен… начала она. — Прости меня.
Я не хотела.
— Тебе тут не место, — прервал он ее. — Ты терпеть не можешь свою работу. Вечно показываешь, что умнее всех нас. Наверное, так и есть. Мы не стыкуемся.
— Мне сейчас тяжело. Ты не можешь не знать. Пожалуйста, не увольняй меня. Мне некуда пойти.
— Разговор окончен.
Рея заплакала в голос. Настоящими слезами, а не фальшивыми, чтобы разжалобить соседей. Утерла глаза — руки ее оказались маленькими, прямо как у Шелли. С широким ногтевым ложем, как у Шелли, и от воспоминания сделалось так горько, что захотелось срезать эти ногти под корень.
— Не надо, — произнесла Рея. — Мне без этого места никак.
— Рея… я
