проснулась, уже рассвело. Ричард по-прежнему держал меня в объятиях. Он лежал неподвижно; вероятно, всю ночь не смыкал глаз. Почувствовав, что я шевелюсь, он позвал меня.
— Мира? Ты не спишь?
Медленно, медленно я приходила в себя, — и вот, наконец, слезы, которых не могли вызвать ни смерть Премалы и Кита, ни горе мамы, слезы, которые, как мне казалось, навсегда высохли, хлынули потоком из моих глаз, откликаясь на зов нового дня, нового пробуждения.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Итак, я явилась к следователю. В судебном зале, где он меня допрашивал, было много других свидетелей. Вначале я видела перед собой новый, чистый холст, и можно было подумать, что ничего не случилось, ибо никто ни о чем не знает; можно было подумать, что ничто и не могло случиться, кроме того, о чем мы сумеем вспомнить. Но на холст ложился мазок за мазком, и из этих мазков — их недоставало всего несколько — постепенно возникла картина, которую я не хотела видеть снова.
Кит умер от ножевой раны — это я знала. Премала умерла от удушья.
Кроме них, никто не пострадал, — сказал следователь и, подумав, уточнил: «Никто не погиб».
Значит, были и еще пострадавшие. А я и не заметила.
В ночь, когда произошел пожар, — сказал следователь, — в деревню прибыло несколько человек; хотелось бы знать, какова была цель их приезда. Следователь обвел взглядом друзей Говинда, сидевших рядком па скамье, потом посмотрел на Говинда и потом — на меня.
Говинд давал показания первым. Он поехал в деревню вместе с Китсами и его сестрой, потому что до него дошел слух о том, что на школу готовится нападение.
— Только поэтому?
— Только поэтому.
— Можете ли вы сказать, зачем поехала в деревню Премала, жена Китсами?
— Дрлжно быть, предупредить Хики, — ответил Говинд.
— Кто такой Хики?
— Заведующий школой.
— Ей было известно, что на школу готовится нападений?
— По-видимому… да.
— Она узнала это от вас?
— Но я же и сам-то не знал. Только слышал разговоры.
— Вы сообщили ей об этих разговорах?
— Нет. Вероятно, она сама догадалась. Что-то в мои словах насторожило ее, хотя я и не знаю, что именно. Я только спросил ее, где она будет в тот вечер, хотел убедиться, что она не поедет в деревню. Она сказала, что останется дома. Обещала… — Голос Говинда задрожал и сорвался. Тишина, стоявшая в переполненной комнате, нарушалась только шелестом бумаг и шорохом одежд.
Тщательно выбирая слова, следователь сказал:
— Вы понимаете, что это не перекрестный допрос. Вы не обязаны давать показаний во вред кому бы то ни было.
Овладев собой, Говинд продолжал:
— Все знали, что ночь предстоит… тревожная. Естественно, я хотел удостовериться в том, что ей ничто, не угрожает.
— И вы?..
Речь следователя струилась непрерывным потоком. Я силилась сосредоточиться, но никак не могла. Слова звучали звонко, как колокол, по их смысл доходил до меня лишь запоздалым эхом, а то и вовсе не доходил. Я долго смотрела на следователя пристальным, немигающим взглядом, потом отвернулась и оглядела зал суда. В заднем ряду сидели мужчины, по виду сильно отливавшиеся от всех остальных; я поняла, что это — жители деревни. Их было шестеро. Почему выбрали именно их, я так и не догадалась. Они сидели плечом к плечу на одной скамье, растерянные и напуганные величественным обликом правосудия. Лишь сельский староста старался держать себя в руках. По обеим сторонам скамьи стояли полицейские — должно быть, они опасались, как бы кто-нибудь из крестьян не удрал. Повестки повестками, а, видимо, нелегко было заставить этих людей приехать. Крестьяне подходили один за другим к столу, присягали и давали показания. Да, они живут в этой деревне и были там во время пожара. Да, они знают, что убит молодой человек. Потом они его видели и видели нож, торчавший у него в спине. Следователь спрашивал резким тоном, видели ли они, кто метнул этот нож, но они только качали головами: нет, не видели. Один из них рассказывал о пожаре, другой о буре, третий — о том, как было темно, а староста печально проговорил, как бы подводя итог сказанному: «Это была ужасная ночь».
Допрос продолжался. Следователь спросил старосту:
— Вы стояли на улице?
— Да.
— Смотрели на пожар?
— Да.
— Ваши хижины находятся близко от сгоревшей школы?
— Да.
— Они ведь тоже могли загореться?
— Могли.
— Но вы только смотрели на пожар?
Староста смутился и, разведя руками, тихо сказал:
— А что можно было сделать? Ничего.
— И вы ничего не делали.
Последовало молчание. Староста был стар, гораздо старше следователя, и. голова его соображала туго.
— Ничего и не надо было делать, — выговорил он наконец. — Бог послал нам дождь… Его милостью мы спаслись.
— Вы полагали, что вам не грозит никакая другая опасность.
— Какая еще опасность?..
— Предположим, кто-нибудь поджег бы и ваши хижины. Вы и ваши односельчане могли пострадать от насилия.
Старик поднял глаза. Он, видимо, не понял, с какой целью задан этот вопрос, ответил, не задумываясь:
— Такого не могло быть. Разве мы не индийцы?
Зал вдруг оживился, по рядам, словно ртуть, прокатился гул. Все опять зашевелились, зашуршали одеждами. Старосте предложили покинуть свидетельское место. Начались пререкания, но я ничего не поняла. Когда все стихло, я услышала, что выкликнули-мое имя. Я встала и пошла к тому месту, откуда дают показания. У меня было такое чувство, будто это не я, а кто-то другой.
Следователь был полон сочувствия. Он выразил сожаление, что подвергает меня этой мучительной процедуре, но что поделаешь, такая, уж у него обязанность. Однако он постарается быть максимально кратким и задаст мне всего лишь несколько вопросов. Я сказала, что понимаю, и стала отвечать.
— Да, в тот вечер я была в деревне. Да, я ездила туда, с моим родным братом Китсами и приемным братом Говиндом.
— Можете ли вы объяснить, почему вы вдруг решили ехать туда в такое позднее время?
Я посмотрела на него в растерянности. Как объяснить, что происходило в ту ночь? Как в этом равнодушном зале описать те ужасы, что мы пережили, и выразить наши чувства? Как в спутанном клубке чувств и переживаний отыскать ту единственную нить, которая и нужна суду, — суду, где каждый факт должен быть тщательно отобран и взвешен, прежде чем будет представлен в качестве доказательства?
— Туда поехали мои братья, — сказала я наконец. — Естественно, я поехала вместе с ними.
— Вы слышали или случайно подслушали их разговор?
— Слышала.
— Расскажите, что произошло в деревне?
Мне пришлось взять себя в руки, потому что в
