взять свой собственный.
В уголке ее рта осталась крошка от бисквита, и я не могу удержаться от того, чтобы не протянуть руку и не смахнуть ее большим пальцем. Она удивленно смотрит на меня, и на ее щеках появляется румянец. Наклонившись, я целую ее рот в то место, где раньше была крошка.
— Знаешь что? — Шепчу я ей в губы, прежде чем отстраниться. — Думаю, я так и сделаю.
Я чувствую, как отец наблюдает за мной сузившимися глазами с другого конца бального зала, когда я отрезаю себе кусочек торта, но мне на самом деле все равно. Взяв одну из этих крошечных вилок, я поворачиваюсь обратно к Оливии.
И на мгновение забываю, как дышать.
Она улыбается мне с такой безудержной радостью, что я чувствую, как она излучает ее по всей комнате. Все эти мероприятия, на которых я бывал всю свою жизнь, всегда казались мне… жесткими. Неестественными, в каком-то смысле. Как будто мы все просто выступаем друг перед другом. Поддерживаем свой социальный статус перед лицом элиты этой страны.
Но сейчас вечеринка кажется другой. Здесь чувствуется все по-другому.
Она заставляет чувствовать меня по-другому.
Просто находясь здесь и оставаясь собой, она каким-то образом смогла наполнить всю комнату светом. Присутствием. Как будто здесь, между этими безупречными мраморными стенами, теперь есть душа.
И когда я смотрю на эту сверкающую улыбку, в моей груди ослабевает огромное напряжение.
* * *
— Спокойной ночи, — говорит мой отец, стоя на ступеньках нашего особняка. — Счастливого Рождества.
Джонсоны повторяют эту фразу и спускаются по припорошенным снегом ступеням, оставляя нас четверых наконец-то одних в нашем доме. Бенедикт стоит по другую сторону от отца, и его вьющиеся каштановые волосы выглядят еще более беспорядочными, чем обычно. Он также расстегнул верхнюю пуговицу на своей парадной рубашке, за чем я застал папу, хмурившегося ранее, но, кроме этого, сегодня он в основном вел себя хорошо.
Как только Джонсоны скрываются из виду, я обращаюсь к парковщику, стоящему внизу.
— Пригоните мою машину.
— Да, сэр, — отвечает он и тут же уходит.
Отец поворачивается ко мне.
— Ты уезжаешь?
— Мы едем в домик.
— Ооо… — Бенедикт многозначительно присвистывает, а потом ухмыляется. — В хижину, да?
— Заткнись, придурок, — бросаю я ему вслед.
— Язык, — ругается наш отец.
Оливия смотрит на нас троих. Я не сказал ей заранее, что мы едем в хижину, так что она понятия не имела, что на самом деле мы не будем проводить Рождество с моей семьей. В любом случае, мы не так уж часто празднуем Рождество.
— Эм, — начинает она, глядя на меня. — Мои вещи…?
— Они уже в багажнике, — отвечаю я.
Прежде чем она успевает сказать что-то еще, подъезжает моя машина. Наш камердинер паркует ее прямо перед ступеньками, а затем выходит и встает рядом с ней. Положив руку на спину Оливии, я начинаю спускаться вниз.
— Александр, — говорит папа, прежде чем я успеваю сделать хотя бы один шаг.
Приняв самое терпеливое выражение лица, я поворачиваюсь к нему лицом.
— Да?
Несколько секунд он ничего не говорит. Только пристально смотрит на меня, словно взвешивает мою душу. Несколько снежинок медленно падают сквозь темную ночь и падают на его безупречно уложенные волосы. Я продолжаю смотреть на него, выражение моего лица спокойное и уверенное.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — наконец говорит он.
Я склоняю голову в кивке.
— Я всегда знаю.
Не дожидаясь ответа, я начинаю спускать нас по ступенькам. Оливия берет в руки свою темно-зеленую юбку и слегка приподнимает ее, пока мы движемся по заснеженной земле внизу. Я подхожу к пассажирской двери и открываю ее перед ней.
Ее брови взлетают вверх.
— Ты открываешь мне дверь?
— Конечно. У меня же безупречные манеры.
Она насмехается и закатывает глаза.
— Точно.
Я провожу пальцами по ее ребрам, направляя ее в машину. Наклонившись, я шепчу:
— Осторожнее. Или я заставлю тебя заплатить за эту насмешку, милая.
Разгладив платье на бедрах, она бросает на меня забавный взгляд.
— Ты действительно не видишь иронии, да? Манеры и все такое?
Я лишь одариваю ее злодейской улыбкой.
— Веселитесь, детки! — Кричит Бенедикт с вершины лестницы.
Закрыв пассажирскую дверь, я отмахиваюсь от него, даже не обернувшись, когда обхожу машину и сажусь на водительское место. Я чувствую, как наш отец качает головой, но он ничего не говорит, пока я скольжу в машину и закрываю дверь.
Снег развевается позади нас, когда я отъезжаю от ступенек и направляюсь к уже открытым воротам. Оливия оборачивается, чтобы посмотреть на них, когда мы проезжаем мимо. Затем она снова переключает внимание на меня.
— Так где же этот домик? — Спрашивает она.
— Примерно в двух часах езды.
— Понятно. И что мы будем там делать?
Я ухмыляюсь, убирая одну руку с руля, а другую использую для того, чтобы сдвинуть платье Оливии с ее ног. У нее перехватывает дыхание, когда я опускаю пальцы между ее бедер.
— Я могу придумать несколько вещей, — отвечаю я.
Она вздрагивает, когда я провожу ленивые круги по ее коже, приближаясь к ее киске.
— На мне все еще нет трусиков, — заявляет она, как будто я не знал, что весь этот вечер ее кружевное белье было у меня в кармане.
— Я знаю.
Мои костяшки пальцев касаются ее входа. С ее губ срывается слабый стон.
Не отрывая глаз от дороги, я снова и снова провожу большим пальцем по ее клитору. Она откидывает голову назад к подголовнику и прикусывает губу, чтобы подавить стон. И поскольку я совершенно не знаю пощады, я использую этот момент, чтобы ввести в нее два пальца.
Она ерзает на кожаном сиденье, и из ее горла вырывается еще один стон.
Пока мы едем по темной лесной дороге, я ввожу пальцы в ее идеальную киску, а большим пальцем дразню ее клитор.
Ее дыхание становится все тяжелее, а с губ срывается все больше стонов. Боже, как же я люблю, когда она издает эти милые жалобные звуки. Она толкает бедра вперед, как будто для того, чтобы мои пальцы сильнее уперлись в ее сладкое место. Я поворачиваю нас на другую дорогу, продолжая овладевать ею.
Как только я чувствую, что она вот-вот кончит, я останавливаюсь и отдергиваю руку.
— Что? — Шепчет она, распахнув глаза. Она практически корчится в кресле от нахлынувшего напряжения. — Нет. Подожди.
Я лишь одариваю ее злобной ухмылкой.
— Да ладно. — Скрестив руки, она бросает на меня свой восхитительный взгляд. — Серьезно?
Я хихикаю.
— Все хорошее приходит к тем, кто ждет.
— Ага. — Она фыркает. — По-моему, ты никогда ничего не ждал
