Кстати, маленькая скала символизирует мой человеческий «фасад», а большая – мою сущность робота.
Это будет просто еще одна большая, тупая, бесчувственная скала, а в пустыне их и так полно.
Мы поехали дальше в глубь пустыни и остановились у маленькой разрушенной хижины. Она выглядела ничем не примечательной, но тем не менее небольшая толпа людей фотографировалась у повешенной на хижине таблички. Надпись на табличке гласила:
На этом месте 11 мая 1943 г. У.Ф. Киз отправил на тот свет Уорта Бэгли.
Табличку установил У.Ф. Киз в январе 1962 г.
Я уже знал, что люди обожают устанавливать таблички в свою честь, но это была первая увиденная мной табличка, прославляющая убийство, да еще и установленная самим преступником. Все это выглядело настолько невероятным, что мне показалось, будто кто-то установил табличку под воздействием сильного «дежавю», вызванного фильмами о ковбоях!
Находившийся рядом робот – смотритель парка заверил нас в том, что У.Ф. Киз – не ковбой, а настоящий человек. Киз определенно убил Уорта Бэгли, и за это его, как и положено, отправили в исправительное заведение. Выйдя на свободу, Киз вернулся и установил эту табличку в память о своем достижении, а другие люди настолько высоко оценили его жест, что теперь табличка Киза стала одной из самых популярных достопримечательностей парка.
И кого при этом люди считают кровожадными?
Роботов!
Я не могу!
Тем не менее в ту минуту в моей голове появилась еще одна биологически-компьютерная волна: где еще признаться в том, что я робот, если не в месте, которое так уверенно доказывает кровожадность и злобу людей?
Я поговорю с Эмбер прямо здесь и сейчас!
Но я не смог ей ничего сказать, поскольку табличка У.Ф. Киза сильно ее расстроила. Мне показалось, что Эмбер готова заплакать и, следовательно, превратиться в минное поле с ядерными зарядами. И точно: как только робот-служитель умолк, она спросила, не могли бы мы вернуться к нашему уберу. По дороге она сказала, что эта табличка – чудовищное оскорбление для Уорта Бэгли и что ее вообще не следовало устанавливать. Поэтому я не открыл ей свою тайну, а вежливо согласился с тем, что табличка абсолютно бесполезная.
Бесполезный/Бес полезный!
Каламбур!
Ха!
Кстати, про каламбур я Эмбер ничего не сказал!
Затем наш убер остановился у начала тропы, которая вела к шахте «Пропавшая лошадь». Прогулка по тропе быстро развеселила Эмбер. Она сказала, что ей приятно дышать горячим и сухим воздухом. Я представил себе, что мы с ней – пара ковбоев, хотя на этот раз ковбоев времен ядерного апокалипсиса! Мы даже начали шутить о том, что, возможно, найдем ту самую пропавшую лошадь.
Эта лошадь, конечно, давно умерла, и люди, несомненно, сожгли ее кости, чтобы получить из них электричество. Тем не менее когда вы влюблены, то бессмысленно шутите про сожженных лошадей, и ваши шутки вам обоим кажутся уморительно смешными. И вы не огорчаетесь, когда сама шахта «Пропавшая лошадь» оказывается просто невзрачной дырой в земле.
На обратном пути к уберу наши ладони соприкоснулись. Эмбер попыталась взять меня за руку, но я быстро отстранился. Я ведь привез ее в Джошуа-Три не для того, чтобы держать ее за руку, а чтобы признаться в том, что я робот! Страстное держание за руку не может быть хорошим предзнаменованием! Кроме того, Эмбер уже не являлась минным полем с ядерными зарядами, и рядом никого не было: настал идеальный момент, чтобы все ей сказать.
Я все скажу ей прямо сейчас!
Но я не смог открыть рот. Гулять по пустыне и шутить о сожженных лошадях было приятно, и мне хотелось, чтобы мы занимались этим как можно дольше. Ведь как только я признаюсь Эмбер в том, что я робот, список сожженных не ограничится одной лошадью. Через сто лет влюбленные, гуляющие по Джошуа-Три, возможно, будут шутить про кремированного Джареда!
Подъехал наш убер, а я ни в чем ей не признался.
Следующая остановка была последней.
Я сказал себе, что либо неизбежно, либо определенно признаюсь Эмбер там!
Пора избавить кота от страданий!
Последняя остановка называлась «Оазис Мары». Это показалось мне добрым предзнаменованием, ведь слово «оазис» не только означает водоем в пустыне, но и является популярной человеческой метафорой, символизирующей надежду. И я даже знал уморительно смешную шутку про оазис! Я рассказал ее Эмбер, пока мы ехали, но она лишь озадаченно спросила, почему продюсер надеялся улучшить воду, помочившись в нее.
Дальше все стало только хуже.
Потому что Оазис Мары оказался миражом!
Нет, не в буквальном смысле слова.
Там действительно был прекрасный водоем, вокруг которого росли растения – в том числе настоящие деревья.
Это был мираж в переносном смысле, то есть совсем не то место, которое дарит надежду.
Ведь как только я открыл рот, чтобы во всем признаться Эмбер, она наклонилась, во что-то вглядываясь, а затем немедленно залилась слезами.
Там была еще одна табличка! Она гласила:
После утомительной поездки на запряженном лошадьми грузовом фургоне Мария-Элеонора Уоллон умерла в этом оазисе 10 марта 1903 года. Мать Элеоноры привезла девочку сюда, чтобы поправить ее слабое здоровье, а также потому, что нашла работу в находившемся неподалеку лагере старателей.
Люди!
И их таблички!
Я не могу!
Я не могу!
Я не могу!
Когда-нибудь я установлю табличку, четко разъясняющую, насколько я не могу с людьми и их табличками! Но тогда, несомненно, какой-нибудь человек вежливо установит табличку в знак того, что он прочел мою табличку!
И какой-нибудь другой доброжелательный человек вежливо установит табличку в знак того, что он прочел вторую табличку!
И так далее, пока вся планета не утонет в море табличек!
Люди!
И их таблички!
Я не могу!
Но я отклонился от темы. Эмбер нарвала диких цветов и положила их у таблички, посвященной бедной девочке, которая умерла давным-давно, пока ее мать проигрывала в Великой Игре с Нулевой Суммой.
Точнее, Эмбер уронила цветы рядом с табличкой, потому что она – удивительная растяпа.
Тем не менее это был прекрасный жест.
Эмбер – самый отзывчивый человек из тех, кого я знаю.
Но она продолжала плакать и поэтому по-прежнему являлась минным полем с ядерными зарядами.
А табличка про умирающего ребенка была даже хуже, чем та, которую установили в честь убийства.
