когда Тодо подхватывает радостно залепетавшего мальчика на руки. Решимость в омуте обсидиана.
Нужен покой дитя, нужен свой угол и тем, кто зализывает душевные раны, да только зудят они порой точно и не заросли коркой да копится усталость, выматывая гонкой тревоги.
— Через два дня мы отправляемся в Гонзо, — обращается к девушке Тодо, краткая улыбка ободряет в уголках его губ. — Я вернусь к работе учителем. И если всё сложится удачно, то мы, наконец, сможем осесть.
***
— Сколько же лет минуло!
Топленный мед кривится миражами. Парят города на фресках стен, чтобы никогда не пасть. Золото идолов на богато украшенном алтаре: Старший Наместник, провозгласивший себя первым императором, и любимая Лилия подле него — символ безграничной власти.
Щурится настоятель, окидывая взглядом Тодо. И пусть тот высок, как прежде, пусть знакомо отстраненное выражение темных глаз, но уверенно расправлены плечи, поднята голова, спокойна поза. Ломкий прутик стал древом, укрыв от невзгод кроной.
— Ответь, что за девушка с тобой? — она прогуливается у пруда в тени прихрамового сада. — И дитя? — родниковая чистота глаз.
Недоумение смешивается с подозрением, но Тодо не меняется в лице. Объясняет ровным голосом:
— Её супруг погиб на войне князя Иссу и императора. Она осталась одна с ребёнком и прибилась ко мне во время странствий.
Детский смех. В руках девушки лягушка. С кваканьем выскальзывает из пальцев, нырнув в пруд. Настоятель деловито перебирает четки.
— Значит, супруг погиб, — проницательность узких глаз. — Он происходил из знати?
— Нет, он был из простых воинов.
Чужие тайны всегда хранятся столь надежно, что начинаешь забывать о том, что вовсе что-то хранишь. Настоятель издает глухой звук, всё ещё сомневаясь, но сколько обрюхаченных господами служанок ходит по свету, сколько снасильничатых воинами девушек. Всех не счесть, всех историй не вызнать. А потому смиряется настоятель, переводит разговор в иное русло:
— У нас поселилось изумрудное семейство. Ищут учителя.
— Я буду благодарен, если вы сможете меня рекомендовать, настоятель. Это бы оказало мне неоценимую помощь.
Улыбка, наконец, трогает дряблые губы.
— Не волнуйся, мой мальчик. Они с радостью тебя примут. Но знай, тебе будут задать вопросы о прежних хозяевах.
— Боюсь, я не смогу поведать ничего интересного.
— Верное решение. Скоро все об этом забудут. Время стирает даже великих, что уж говорить о каких-то бренных Цветах.
Солнечные зайчики и птичья стайка. Волна на водной глади пруда — то резвятся рыбы. Тодо бросает на девушку и мальчика в саду взгляд, прежде чем продолжить:
— Настоятель, я заметил во дворе девочек. Они учатся при храме?
— Верно, это будущие танцовщицы.
— Прошу вас, разрешите моей спутнице тоже посещать занятия. Понимаю, она несколько старше, но я уверен в её таланте.
— Она разве умеет играть иль танцевать?
— Настоятель, — гордость в голосе непоколебима. — Она прекрасно играет на биве и поет, умеет читать, писать и считать. Яль! — она сразу оглядывается. — Прошу, подойди.
Улыбка девушки пронзает солнечное сплетение, шелковый шнурок вплетен в вороную косу. Склоняется Тодо в сдержанном поклоне:
— Молю, позвольте ей проявить себя. Она вас не разочарует.
Дом стоит в отдалении от других строений на самой границе с лесом. Спрятавшийся за деревьями, расположившийся на холме. Переглядываются мужчина и девушка, не сговариваясь, в молчаливом согласии, что лучшего места не найти. Ближе к храму, дальше от любопытных глаз, пока не окрепнет дитя.
Изумрудное семейство встречает нового учителя радушно и задает множество вопросов, жадных, требующих, словно взгляды на первом в жизни Тодо пиру. Но вежливо молчит Тодо, и вскоре вопросы затихают, как затихают волны в безветрие, бессильные добиться.
А время идет. Идут месяцы, лето перетекает в осень, осень же кутается во взбитую перину зимы. Тревога притупляется, пускает корни быт, куда более уверенный, основательный, чем раньше. Чувствует себя полноправной хозяйкой Яль, чувствует себя полноправным хозяином Тодо. И каждый из них знает, что другой ждет его под крышей.
— Смотри, Гор, зайчик, — хихикает девушка.
Комочек снега из её пальцев аккуратно ложится на доски веранды. Бусины рябины — глаза, темные листочки — длинные уши.[1] С трепетом касается двухлетний мальчик белоснежных боков. И так, и сяк подступает к зайчику, точно тот живой и может испугаться ненароком, вскочить на лапки, убежать.
— Ему нужен длуг! — выпаливает, наконец, со смехом. — Можно я сделаю ему длуга? — канючит у Яль и, получив одобрительный кивок, сразу зарывается руками в сугроб.
Кружится снег. Гроздь в мужских ладонях горит покрытым инеем пламенем. Опускается на край веранды Тодо, чтобы была не столь значительна его разница в росте с девушкой, предлагает угоститься. И отвечает согласием Яль. Берет одну ягодку. Лопается тонкая кожура на языке, разливаясь кислой сладостью.
— Этой ночью луна
Так ярко сияла на небе,
так был чист ее свет,
что покрылась льдом в одночасье
гладь пруда, где играли блики.[2]
Потрескивание углей. Светла и нежна полная луна на безоблачном небе. Забылось дитя сном, беззаботно сопя в колыбели рукавов. Забылся дремой и Тодо. Ссутулившись, подперев рукой щеку, навис над мальчиком. Укрывает мужские плечи накидкой Яль. Опустившись на корточки вглядывается в разгладившийся лик Тодо, словно впервые открывая для себя давно знакомые черты.
— Как проходят твои занятия? — он встречает её одним и тем же учтивым вопросом.
Ждет в некотором отдалении от ворот у статуй псов, что сторожат храм, когда выйдет Яль за порог, когда помашет ему рукой и поспешит навстречу.
Волочит прутик по земле мальчик. Лисенок выглядывает из-за ворота. Первые звезды зажигаются на небе, а гранатовая полоса горизонта гаснет под молебен стрижей. Орхидея заколки.
Яль убирает прядь за ухо. Бросает взгляд снизу-вверх на мужчину, задорно, игриво, как давно уже не смотрела. Прежний воронёнок, прежний блик, затерявшийся в обсидиане. Кудрявый, смешливый, с кошачьим прищуром зеленых очей и кривым клыком.
— Мы учили новую песню, — произносит с деланной важностью, заложив руки за спину. — Я обязательно вам её сыграю, учитель Тодо.
Ежедневны ритуалы: проводить мужчину утром, встретить по возвращению из поместья, передать дитя и отправиться в храм. Чтобы в сумерках Тодо неизменно очутился у ворот в желании не дать случайно заплутать Яль во тьме или унестись с ветром. Не добравшись до их общего дома.
***
— Что-то случилось, учитель Тодо?
Он подает мальчику новые бусинки. Опускается по правую руку Яль, идет ей восемнадцатый год.
— Учитель Тодо?
— Я раздумываю над крещением Гора, — он моргает, оттаяв. Узелок, узелок, узелок. Мальчик полностью увлечен своим занятием. — Все знатные потомки Небесных Людей проходят обряд в трехлетнем возрасте, а он кровь от крови настоящих людей.
— Но разве это не вызовет подозрений?
Страх было забытый возвращается.
