– Зачем? – спрашивает, задыхаясь от слёз. Неловко вытирая щёку тыльной стороной руки.
Сжимаю челюсть так сильно, что зубы вот-вот покрошатся.
Хочется сказать ей, что я люблю её. Вслух. Люблю, как никогда и никого не любил. С такой силой, что самому страшно. Без неё всё теряет смысл. Вся прежняя жизнь выглядит убогой. Серой. Когда вспоминаю день нашей встречи, мне кажется, что именно тогда у меня впервые забился пульс. И я ожил.
И на какое-то мгновение я даже открываю рот. Но слова не идут. Они не помогут.
Моя любовь ей не нужна.
Смерть – возможно.
– Я тебя никогда не отпущу, – почему-то говорю вместо признания в любви.
И думаю, какой я идиот. Удержать эту девчонку – всё равно что зажать в кулаке ветер.
Она воткнет мне вилку в шею при первой возможности.
Но я рискну.
– И ты скоро станешь моей женой.
Маугли, опешив от услышанного, даже успокоилась. Слёзы крупными каплями застыли на ресницах, пока она пыталась разгадать значение моих слов.
– Женой? – усмехается, облизывая солёные губы. А у меня пересыхает тут же во рту от желания. Руки зудят от потребности прикоснуться к ней. И я едва сдерживаю себя, чтобы не сжать её в объятиях. Вдохнуть её запах.
– Женой, – спокойно подтверждаю.
Василиса выпрямляется, хватается обеими руками за поручни лифта.
– Зачем тебе женщина, которая тебя ненавидит, господин Хозяин? – склоняет голову набок, смотря на меня с удивлением. В глазах полыхает огонь. И я в очередной раз способен испытывать лишь восхищение, смешанное с потребностью присвоить её себе.
И я это сделаю. Несмотря ни на что.
– Считай это местью твоему отцу.
Глава 26
Василиса
Сжимаю со всей силы холодные поручни, опасаясь, что ноги предадут и я сползу на грязный пол лифта.
– Господин Хозяин, вы умеете удивлять, – произношу саркастично, испытывая горечь поражения. –Пригласишь на нашу свадьбу моего папочку и жениха?
Наблюдаю за бьющейся на мощной шее венкой. Напряжённой, вздыбленной. Будто каждая мышца на теле Шамиля в боевой готовности. Но ни по позе, ни по выражению его красивой физиономии этого не сказать.
Мне хотелось бы верить, что он шутит. Но Ямадаев выбрал бы для острот другую тему.
Он лишь вольготно пожимает плечами, словно ему совершенно не интересен список гостей. Кто будет с его стороны, у него вообще семья имеется? Папа. Мама. Или его вывели из пробирки, а воспитали роботы?
– Почему бы и нет, – на губах появляется ленивая улыбка, а венка продолжает биться со скоростью сто сорок ударов в минуту, – это ведь твоя семья и твои друзья.
Смотрю на него, разрываясь от чувств. Колючих, болезненных и сладких.
Я ненавижу его.
Ненавижу за то, что заставил меня влюбиться. Проник в моё сердце так глубоко, что кажется, будто это он сжимает мышцу своими руками, заставляя биться.
За то, что заботился обо мне, как никто другой, вытаскивая из передряг. Так что порой я начинала думать, что на самом деле никому кроме него и не нужна в этом мире.
За то, что, когда гляжу на него, даже сейчас по телу растекается тепло. Предательское, неправильное чувство. Из-за которого мне хочется кинуться ему на шею, благодарить, что забрал меня из лап отца.
Кусаю щёку изнутри, принуждая себя вспомнить, кто он на самом деле. Убийца. Человек, забравший жизнь моего брата. Мой злейший враг.
И я ненавижу его за то, что мне приходиться вести самую тяжелую борьбу. С собой.
Ненавижу за то, что не смогу быть с ним. Ненавижу его за то, что не смогу простить.
– Ты ведь понимаешь, что мой отец прав и я попытаюсь убить тебя при первой возможности? –спрашиваю, пробуя на вкус угрозу. Она горькая, но честная.
Шамиль как-то странно смотрит на меня, отчего по позвоночнику бегут мурашки. Обволакивая меня, словно пуховым одеялом. Ищу, но не нахожу в его глазах издёвку или провокацию. Только тепло.
Никогда раньше он на меня так не смотрел. И я плавлюсь под этим взглядом, как под солнечными лучами. Но и они мне дарят ожоги.
Глотаю застрявший в горле ком.
– Может, это будет не самая плохая смерть, – улыбается, и я верю, что действительно он готов будет её принять от моих рук. И отчего-то это до чёртиков пугает. Та лёгкость, с которой он говорит о смерти.
Мне бы хотелось убраться отсюда как можно дальше. Вылезти через люк на крыше лифта. Но только не стоять рядом с ним.
Потому что его магнетизм распространяется как радиация. И чем ближе он, тем меньше во мне воли.
Шамиль преодолевает то короткое расстояние, что нас разделяет.
Хлопаю глазами, вжимаясь в стену позади.
Я вдруг побоялась, что он решит взять меня прямо здесь. В лифте.
Тот ураган чувств, что бушевал во мне, ещё не улегся на дно. И если он сделает нечто против моей воли, я уже не смогу собраться воедино. Он уничтожит меня, подомнёт под себя. И от меня останется одна лишь оболочка.
Стать, как моя безвольная мама, самый страшный мой кошмар. Мой страх. Моя личная фобия.
Прохладные пальцы касаются щеки. В ответ на невинное прикосновение я вздрагиваю, зажмуривая глаза. И ощущаю только одно желание – кричать до разрыва лёгких.
– Не трогай меня, – шиплю, не раскрывая глаз, – никогда ко мне не притрагивайся.
Касание тут же исчезает, и я вновь обращаю взор на него. Он стоит, плотно сжав челюсти и губы.
– Ты можешь взять меня в жены, можешь вернуть отцу, можешь подарить Соломону. Делай со мной что хочешь. Но никогда больше не притрагивайся ко мне. Слышишь? Я ощущаю отвращение от этих прикосновений. Мне выть хочется, когда ты меня касаешься. Не делай этого больше никогда. Я никогда тебя не прощу. И мы никогда не станем по-настоящему мужем и женой. Тебя устроит такой брак?
Я выговорила всё на одном дыхании. Каждое слово, что шло от сердца. И казалось истинно верным. И в ответ я хотела бы услышать, что он отпускает меня.
Но в глазах Шамиля появилось лишь странное выражение, которого я раньше не наблюдала.
Оно зыбкое, словно мираж. Но я вижу его в глубине глаз.
Боль.
Шамиль поднял подбородок выше. Выражение чёрных глаз стало холодным с той же скоростью, с которой один слайд киноплёнки сменяет другой. И мне сразу сделалось зябко.
Отошёл от меня на пару шагов, и я тут же ощутила, как давление от его близости упало. Жар волнения стих.
Выдохнула, наблюдая за ним из-под ресниц. Нажал кнопку лифта, запустив движение вниз. Поправил манжеты своей идеально выглаженной белой рубашки, оттеняющей загорелую кожу и темнеющую на щеках щетину.
