улетающим самолётам.
— Я, когда маленьким был, лётчиком хотел стать. Военным. Папа с братьями смотрели на «видике» фильм американский — «Топ Ган» — я вот так хотел, как Том Круз быть.
— Это ты к чему?
— В смысле, я в самолётах понимаю. В военных. Это Су-24. «Ведущий» и «ведомый»: первый самолёт сначала бомбы сбрасывает, а второй контролирует…
Уля наконец взяла пустышку и замолчала, а Ася повернулась к Расулу.
— Да какая разница, что за самолёты, главное, что с них бомбы падают! Мы же в ту сторону идём! Я вообще не хочу под бомбы, а ты?
— И я. Но между бомбами и заражёнными я, пожалуй, выберу бомбы. От них хотя бы понятно, как укрыться.
У Аси сейчас не было сил спорить. Она замотала головой, показывая, что разговор сейчас окончен, но будет продолжен при первой возможности, и пошла в сторону заправки, которая оказалась полна заражёнными.
Ася наконец поняла, зачем Расулу был нужен второй автомат: когда они подошли поближе, Расул начал методично отстреливать заражённых, и когда в первом автомате кончились патроны, он одним движением руки снял с плеча второй и продолжил стрелять. Выглядело это максимально эффектно, и Ася подумала, что, может быть, Томом Крузом у Расула стать и не вышло, но зато Рембо из него получился отличный.
Глава 13
Лев Семёнович не понимал, что происходит. Он не понимал, куда делись его люди. Не понимал, как ему выбраться из машины, в которой он был заперт уже несколько дней. Не понимал, как его уютная и счастливая собачья жизнь вдруг сжалась до пары квадратных метров унизительного ужаса.
Лев был любимой, зацелованной собакой. У него был собственный диван, собственная лежанка, своя миска, своя прогулочная площадка, на которой он разрешал гулять и другим собакам. У него были свои люди — Катя и Ваня, которые жили в его доме и заботились о нём. Лёвин диван стоял в гостиной таким образом, чтобы если Ваня и Катя смотрели вечером сериал и кто-то из них вставал — сходить в туалет или на кухню за вином,— то они непременно по пути погладили бы его или поцеловали.
Ваня работал из офиса, и иногда, когда он приходил вечером домой, от него пахло другими собаками, но Лев не сердился. Большую часть времени они с Катей жили вместе: днём она выходила со Львом на трёхчасовые прогулки, во время которых Лев скакал на собачьей площадке с друзьями, а Катя сидела на лавочке с ноутбуком и работала. Каждое третье воскресенье месяца он ездил с Катей, а иногда и с Ваней, к грумеру, которая мыла его в ванной со специальным шампунем, вычёсывала его длинную шерсть. По возвращении домой Лев Семёнович чувствовал себя не только самой любимой, но и самой красивой собакой на свете.
Когда Ваня возвращался из коротких командировок, они с Катей ездили встречать его на вокзал. Лёве нравились эти поездки, ведь когда он был с Катей в машине вдвоём, ему разрешали ехать спереди на пассажирском сиденье. Если погода позволяла, Катя немного опускала стекло, и Лёва улыбался миру со своего места. Ну или лаял на других собак.
Но в этот раз всё было иначе. Катя волновалась. Он старался её успокоить, ластился к ней, клал голову на колени, но Катя отталкивала его и волновалась дальше. Она чуть было не забыла его на парковке. Забыла бы, если б Лёва громко не залаял.
Когда они оказались у вокзала, Катя выскочила из машины. Чуть оставила приоткрытой окно с Лёвиной стороны. Оставила ключи в зажигании. Никогда прежде она так не делала, и Лёва заволновался. Даже немного зарычал ей вслед.
А потом начались взрывы. И побежали какие-то люди. Они бежали и кричали так страшно, что Лев спрятался под сиденье и сидел там, тихонько поскуливая. Он описался от страха, и ему было ужасно стыдно, что Катя расстроится и рассердится на него, когда вернётся. Но Катя не возвращалась. В машине работал кондиционер, и сначала ему не было жарко.
Он смотрел в окно — людей стало меньше, но в ста метрах от его машины горел дом. Кажется, это был вокзал, на который обычно приезжал Ваня. Его люди пропали. Может быть, они бросили меня? — думал Лев Семёнович. Но нет, он сердито отогнал эту дурацкую мысль. Его люди никогда бы его не бросили. Значит, с ними что-то случилось? Он заплакал.
Кондиционер фыркнул в последний раз и замолчал. Замолчал и мотор. Лёва сидел, скулил и думал про свой дом и свой диван.
Он был заперт в машине уже почти три дня. Его пушистая белая шерсть свалялась комками от невыносимой жары. Он отощал, от него ужасно пахло мочой и какашками. Он поймал своё отражение в зеркале заднего вида и зарычал на страшную неухоженную и незнакомую ему собаку, которая там отразилась. Он не знал, что ему делать дальше. Лев Семёнович забрался на водительское сиденье, положил передние лапы на торпеду, оперся грудью о клаксон и приготовился умирать.
***
Папа очень любил гулять. Или просто ходить по городу без особой цели, или, наоборот, нарочно идти в какой-нибудь далёкий магазин, чтобы набрать «побольше шагов». Костя любил гулять с ним, а папа радовался каждый раз, когда сын просыпался в субботу пораньше и предлагал к его прогулке присоединиться. Это именно папа объяснил Косте, что в совместных прогулках очень важно почувствовать ритм. Не просто идти рядом с человеком с одной скоростью, но и понять, когда молчать, когда говорить, а когда просто вместе смотреть куда-то вдаль.
По дороге к вокзалу Сева с Костей поймали свой ритм. Сначала они немного помолчали, потом — когда они прошли поворот в Орликов переулок — коротко обсудили толпу заражённых, которые бродили у подножия высотки, а потом снова замолчали.
Костя шёл и думал: «а что сказала бы мама, если бы узнала, что её Костя убил человека?» Ужасная мысль. Мама бы страшно расстроилась. Костя подумал эту мысль дальше: а если бы мама знала, что Костя спас брата от страшной смерти? Что этот ужасный поступок был нужен? Мама бы поняла, он был в этом уверен. И папа бы понял.
Костя понимал, что мама и папа об их приключениях никогда не узнают. Что бы ни думал Сева, но Костя на самом деле не верил в то, что родители сейчас глядят на них через дырочку в небе или даже что они рядом по-настоящему. Ну хотя бы как в «Гарри Поттере». Это, правда, не мешало Косте чувствовать маму с папой в своём сердце, и ему очень хотелось, чтобы они знали — он поступил правильно.
Сева шёл на шаг впереди него. Точнее не совсем шёл — он был уже на следующей машине, ведь они снова пробирались по застрявшим машинам с крыши на крышу. Старший брат оглянулся на Костю и остановился, подождал, пока тот переберётся на его крышу.
— Кость, ты мне жизнь спас. Ты всё правильно сделал, не волнуйся.
Наверное, когда ты долго чей-то брат, ты немножко научаешься читать мысли, подумал Костя.
— Я знаю, но всё равно волнуюсь. Что бы мама или папа сказали? А что мы бабушке с дедушкой скажем? — Он сделал паузу и продолжил почти шёпотом: — Если доберёмся до них….
— Помнишь, мама с папой нам говорили: вы вдвоём против всего мира. Ну вот. Мы вдвоём, потому ты меня и защитил.
— И потому, что ты меня до этого
