От горячей чашки исходило тепло. Еве не хотелось выпивать содержимое, чтобы можно было вдоволь погреть руки. Она чувствовала непрекращающуюся дрожь. К тому же, после того, как промокла насквозь, она заметила нехорошее першение в горле.
–Откуда он у Конрада в такой глуши?– спросила Ева тихо, вдыхая аромат кофе.
–Раньше я часто бывал у него, когда возвращался из Каприса или Аркада.
Кругом было тихо. Они оба прислушивались и странно, но не было слышно даже отдаленного преввирского воя. Это обнадеживало. После всего, через что им пришлось пройти за последние несколько дней.
–Ты никогда не был в этой сторожке?
Он сделал глоток из дымящейся чашки и отрицательно покачал головой.
–Не было нужды отправляться в объезд.
Мысли в голове Евы о студеной сторожке и одинокой кровати внутри – все так же терзали ее. Было ли это большей проблемой, чем та, что они с Марком Касселем в приглушенном свете фар сидят вдвоем, на краю мира? И вокруг нет ни единой души, никого и ничего, кроме снега. Тонн белого зловещего снега.
–В каких городах ты бывал, Марк?– спросила Ева, вдыхая аромат горького, согревающего напитка. Она хотела отвлечься от темноты и своих раздумий.
–Я много где бывал.
–И где лучше всего?
Он опустил пустую чашку на рыхлый снег и поджег сигарету.
–В Каприсе и лучше.
Ева помолчала, вспоминая.
–Купольный диктавит,– протянула она.– И что там хорошего?
–Все, Гордон.
Пришлось подождать, прежде, чем он продолжит.
–Там нет преввиров и есть купол, и уверенность в том, что Понтарекс не нападет на тебя.– Он выдохнул сигаретный дым и стряхнул пепел.– И там всегда лето. И море, если знаешь, что это.
Ева бы сейчас не отказалась от лета. Лета в Городе Гор. Например, прошлого лета. Когда она не видела лица Акселя Эккерсберга, ничего не знала об Эвелин Эйлер и Игорь Горский был жив.
–Ты хотел бы там жить?
–Было время, когда я планировал взять Реджи и уехать туда навсегда.
–Почему передумал?
Марк пожал плечами:
–В Ате как-то привычнее.
Ева задумалась о его словах. Ей казалось, что она его поняла.
Когда поужинали, Ева принялась топить в кастрюле снег: она разлила горячую воду по канистрам, найденным в шкафу, и положила их под одеяло, которое они привезли с собой, чтобы хоть немного согреть ледяную кровать. Однажды, когда она была еще маленькой, в одну очень холодную зиму ее так научил делать Игорь Горский. Будто знал, в какой дали ей предстоит оказаться. Марк ей не мешал. Он все еще возился на улице, поднял капот машины и что-то проверял.
Она легла раньше него, чувствуя липкую усталость. Горло начало першить все больше, и Ева знала, что лучшим лекарством сейчас будет сон. Как и от бессилия, после едва пережитого дня.
Ей не хотелось застать тот момент, когда Марк придет, чтобы лечь в кровать. И она надеялась, что эта ночь быстро закончится. Надеялась, что Марк не станет рассказывать о ней парням, чтобы задеть Артура или Рори, когда они все воссоединятся. Сомкнув глаза, она пыталась уснуть, но мгновенно провалиться в сон не получилось. Ева дремала, когда скрипнула дверь. Короткий испуг заставил ее дернуться, и она услышала голос Марка.
–Не бойся,– сказал он.
Заперев дверь и нависнув над кроватью, он добавил:– Я не буду к тебе приставать. Сегодня.
Эта фраза заставила Еву распахнуть глаза, но она увидела лишь мрак. Кассель уже потушил свечи.
***
Она проснулась посреди ночи. От своей собственной дрожи. У нее стучали зубы и сильная боль поразила горло. В помещении должно было потеплеть за вечер их пребывания здесь, за который она усиленно пыталась его нагреть. Но пришлось пошевелиться, чтобы подтянуть ближе шубу, которая лежала в ногах.
В собравшейся темноте комната словно плыла в ее сознании и Ева чувствовала, как неустойчиво стоит на полу кровать. В груди проявлялась неясная боль при дыхании: она вызывала кашель. Боль иного рода: тяжелая и острая – сковала затылок и лоб.
То, что она заболела, казалось естественным, ведь так много часов было проведено на морозе, в холодном лесу в последние два дня, один из которых – в промокшем пальто. Ее тело неуемно и неестественно дрожало, и Ева задавалась вопросом, какой серьезный характер это может принять.
Зря она не сказала Марку еще вечером о том, что болит горло. Теперь она чувствовала себя достаточно беспомощной, даже чтобы его разбудить.
И она знала: если Марк сейчас проснется, он констатирует у нее жар. Возможно, очень сильный жар.
Но Марк уже не спал. Он проснулся от стука ее зубов, и когда она потянулась за шубой и громко хрипло закашляла, он спросил, как она себя чувствует. Но она не ответила ему, не распахнула глаз, и тогда Марк запалил свечи. Он увидел, что ее лицо мерцало прозрачной бледностью; только алые губы ярко горели в тусклом свете.
Протянув к ним руку, он почувствовал слишком сильное тепло. Всего на секунду унялась ее дрожь – тело Евы Гордон замерло, сделало глубокий вдох, потом выдохнуло и снова содрогнулось.
–Гордон,– позвал он.– Если холодно, можешь обнять меня.
Ответом был неразборчивый хрип – она не слышала его.
Отметив странную тенденцию Евы Гордон лишаться рядом с ним сознания, он поколебался мгновение, а затем решительно тронул одеяло и уверенным движением раскрыл ее.
Ева мгновенно очнулась.
–Пожалуйста… Не надо… – шепнула она.
Опустив ладони на ее талию, Марк, не обращая внимания на тихий взволнованный голос, начал снимать с нее свитер. Он чувствовал недовольство и протест в ее теле, протест в ее бессильных руках, отталкивающих его, но не остановился.
Расстегивая пуговицы ее рубашки он смотрел в распахнувшиеся от испуга изумрудные глаза. Глаза похожие на трясину, которая неуемно затягивала. Чуть приподняв голову Евы, он вытащил из-под ее спины рубашку, и, в один момент, когда их лица оказались слишком близко друг к другу, услышал слабое дыхание, похожее на стон.
–Только попробуй тронь меня…
Он усмехнулся.
–Ты, конечно, очень привлекательная, Гордон. Даже сейчас. Но я все-таки врач.
Марк осторожно уложил ее на подушку. Ева Гордон находилась в полусознании, она осталась в одном бюстгальтере – и он, умышленно опустил глаза на ее тело. Он увидел белый шрам на ее плече, оставленный рожденным в начале их пути. Проследив за тем, как поднялась и опустилась ее грудь, Марк протяжно выдохнул.
–Я знал, что рано или поздно подобное случится,– произнес он, потянувшись к ее бедрам, чтобы снять штаны,– хотя рассчитывал, что обстоятельства будут немного другими.
