имевшим. Я в те дни вернулся из Ливана, где вместе с киногруппой снимал фильм о русской эмиграции, живущей в этой стране.
Фильм был смонтирован на телевидении и должен был вскоре появиться на экранах "голубых" ящиков, но первый показ мы решили провести в Москве, в дипломатическом клубе, где часто появлялись послы разных стран.
Презентация прошла успешно, были речи, тосты, разговоры, рукопожатия, цветы, было все остальное, что обязательно сопутствует подобным мероприятиям (в том числе и хорошая выпивка), но главное для меня оказалось другое — была поднята тема моего брата Геннадия Москалева, исчезнувшего в Чили.
Ректор Дипломатической академии Олег Пересып-кин, чрезвычайный и полномочный посол, профессор, познакомил меня с чернявым, имевшим хорошую офицерскую выправку человеком с роскошными гвардейскими усами, очень похожим на донского казака… Это был посол Чили в России.
Я вкратце рассказал "донскому казаку" историю моего брата. Посол, человек искренний и хороший, готов был действовать незамедлительно и броситься на поиски Геннадия едва ли не со свечкой в руках.
Но свечка — это не географический ориентир и не прибор, способный обнаружить приметы пребывания человека в каком-то определенном месте, нужно было собрать подробную информацию: где, что, когда, почем, откуда, куда, зачем и так далее…
Поняв это, чилийский посол проговорил торжественно:
— Завтра я ожидаю вас вместе с господином Пересыпкиным на обед в нашем посольстве. Тогда мы все и обсудим, а потом я сделаю в Сантьяго все необходимые запросы… Думаю, очень скоро мы вашего родственника найдем.
Ночью я проснулся от острой тревоги, внезапно подступившей ко мне, — от напряжения даже в пространстве начало что-то подергиваться и рассыпать вокруг темные искры: а ведь я подставил Генку под чилийские спецслужбы… Зачем я это сделал? И по какой причине сделал? По неосторожности, по мимолетному простодушию посчитав, что раз в дело вмешается посол, то благополучный исход обеспечен, по доверчивости — даже не знаю, почему…
Так до самого утра я и не заснул, все ворочался, перекладывал самого себя с боку на бок и, извините, ругался тихо. Себя ругал, не кого-нибудь…
Утром позвонил Пересыпкину.
— Очень прошу тебя, Олег Герасимович, отмени обед у чилийского посла… Под любым предлогом. Землетрясение на Формозе, мол, случилось и тебе надо туда лететь, меня увезли в больницу — отравился манной кашей, либо тебя вызывают на заседание малого совнаркома, где будут распределять квоты на чего-нибудь важное…
Олег все понял, усмехнулся и произнес лишь одно слово:
— Ладно!
На обед мы не пошли и тему, скажем так, потихоньку замяли. Думаю, что поступили мы правильно.
На той дипломатической вечеринке находился и директор Латиноамериканского департамента МИДа Морозов Валерий Иванович; договорились, что вначале повидаемся с ним и все обсудим.
В общем, вместо обеда в чилийском посольстве я отправился к Морозову на Смоленскую площадь. Принял меня Морозов радушно, страны Южной Америки он знал, как свою собственную ладонь, до директорства в департаменте был советником-посланником в Аргентине, после директорства — послом в Мексике.
Ситуацию он понял мгновенно и принял эту беду, как беду близкого человека…
Начался поиск. Вскоре, месяца через два примерно, моего брата действительно обнаружили на острове Чилоэ, в индейском поселении, где он жил в фанерном вигваме. Разыскали его сотрудники консульского отдела нашего посольства в Чили, в частности, консул Сергей Полунин.
Ну а дальше вопрос о том, как выдернуть Геннадия из Чили, перешел в бытовую, а точнее, в техническую плоскость.
Воздушного сообщения у России с Чили не было — постарался, естественно, не только Пиночет, — поэтому действовать надо было только через Европу. Из Европы в Чили ходили по-прежнему самолеты лишь двух компаний, французской и немецкой, билеты стоили недешево — примерно полторы тысячи долларов.
После нескольких разговоров появилась надежда, что ситуация с моим братом разрешится благополучно и на эпопее его десятилетнего пребывания в чужих краях будет поставлена точка.
Той порой Валерий Иванович засобирался в командировку в Южную Америку, в том числе и в Чили, заодно он повез конверт с деньгами для Геннадия — на авиабилет и дорожные расходы, тысячу шестьсот долларов.
Через некоторое время раздался звонок из Сантьяго, из консульского отдела. — звонил Сергей Полунин. Сообщил, что билет на самолет до Франкфурта-на-Майне забронирован, во Франкфурте Гена должен будет пересесть на наш, аэрофлотовский, рейс, который и довезет его до Москвы… Что же касается самого Геннадия, то скоро он должен будет сняться со своего места на острове Чилоэ и переправиться в Сантьяго, добираться оттуда до чилийской столицы непросто, частично придется это делать на перекладных…
Но как бы там ни было, скоро он ступит на тропу, ведущую домой.
35
Теперь Геннадий знал, с кем надо поддерживать связь, к кому обращаться, жаловаться, и даже, если понадобится, излить душу — к консулу Полунину, вот кому. Он понимал, что Сергей Полунин относится к числу собеседников, которые умеют понимать других людей, кому не нужен переводчик из числа начальников или подчиненных, все происходит напрямую…
Главная задача была для Геннадия сейчас одна, правда, разветвленная: привести себя в порядок, чтобы не выгнали из транспорта, напоследок вволю поесть нежной лососевой икры острова Чилоэ и малость поправить свое здоровье, и даже, если удастся, округлиться, извините, физиономией.
Костюмчик у капитана дальнего плавания был, конечно, не для путешествий: поношенные резиновые сапоги, старая куртка, которая, несмотря на возраст, надежно прикрывала его от воды, штаны, которые в пору детства Геннадия называли лыжными, с начесом, чтобы задница не замерзала (а в варианте с Чилоэ — не подмокала), с двумя большими заплатами на коленях и одной, — во всю ширину, — на корме, плюс выгоревшая майка неопределенного цвета (маек было две). Бритвенные и прочие приложения в виде ложки, вилки, ножика, дырявого полотенца, блокнота, в котором он делал записи, и пары карандашей он сунул в полиэтиленовый пакет, тем и ограничился.
Настал день отъезда. Накануне в океане стоял непривычный для зимнего месяца июня штиль, вода была ровной, как зеркало, глядеться можно было и бритвой подправлять усы, которые Геннадий решил отпустить на память о Чили; чайки резвились, вели себя, как домашние утки, зачерпывали клювами воду и выливали на грудь, гусарили, — это было приметой хорошей погоды, что радовало Москалева, поскольку ему предстояло проплыть на лодке мили три, чтобы на огрызке суши, отделившемся от острова во время землетрясения, сесть на паром, потом пересесть на транспорт, идущий на материк.
На материке он определится на междугородний автобус и по "панамерикане" уже доберется до Сантьяго, до Полунина… На это понадобится примерно двое суток. В общем, Геннадий был готов терпеть
