Ксения. – Тебе что – на работу завтра идти, больничный нужен?
– Н-нет… – В Алениных глазах появились проблески мысли, и Ксения поняла, что не такая уж она тетеха, просто лекарствами успокоительными перекормлена.
– Домой хочешь? – прямо спросила Ксения.
– Хочу… сыночка увидеть… Женечку… как маму назвала… – ее лицо сморщилось, в глазах показались слезы.
– Умерла мама? – догадалась Ксения.
– Ну да… у меня никого нету… только сын…
– Ладно, возьми себя в руки! – сказала Ксения, помогая Алене одеться. – Все рано или поздно наладится. А пока линяем из этого гадюшника, а то совсем с ума тут сдвинешься.
Тут заглянула в дверь Розалия Степановна.
– А я так и знала, что тебя здесь найду! – обрадовалась она. – Что это, Алена, ты тоже надумала покидать сей убогий приют? И правильно! Давно пора!
В коридоре дожидался с двумя огромными чемоданами больной Зарянкин. Вид у него был довольно приличный, ясно, что его склоки с телевизором остались в прошлом.
– Завтра тоже выхожу, – улыбнулся он Ксении.
Они двинулись к выходу всей толпой.
– Куда это? – встрепенулся охранник.
– Куда надо! – рявкнул Зарянкин басом. – Контора закрывается! Так что советую другую работу искать.
Выскочивший на шум заведующий отделением только махнул рукой.
– Можете ее пока у себя подержать дня два-три? – шепотом спросила Ксения у Розалии, пока Зарянкин укладывал в багажник чемоданы.
– Раз надо… – та пожала плечами.
– Куда мы едем? – встрепенулась Алена в машине и завертела головой. – Мне в центр, к Смольному…
– Вот что, дорогая, домой сейчас тебе нельзя! – сказала Ксения, не отрывая взгляда от дороги.
– Как это?
– Алена, – поддержала ее Розалия Степановна, – ты уж извини, но в зеркало на себя давно смотрела? Видно, что давно. Вот явишься ты в таком виде к свекрови – бледная как смерть, без косметики, волосы все свалялись, да еще соображаешь плохо.
– И что она сделает? – продолжала Ксения. – Да сдаст тебя обратно! Или другую клинику найдет!
– А вот как приведешь себя в порядок, появится уверенность в себе – так и отобьешься от свекрови, по-другому с ней говорить станешь! – снова вступила в разговор Розалия Степановна. – А я мастеров на дом вызову, каких нужно!
Так они вдвоем уговаривали Алену до самого дома в Шувалове, а когда она увидела себя в большом зеркале в холле, то только охнула.
В гостиной на каминной полке стояла фотография: Степан в обнимку с эффектной брюнеткой. Она улыбалась и льнула к нему, а Степан выглядел совершенно поглупевшим от счастья.
– Ну как тебе Сонечка, интересная, да? – спросила Розалия.
«Даже слишком для такого скромного музейного работника, – подумала Ксения, – и что она в нем нашла?»
Она тут же подумала, что в ней говорит обычная женская ревность, хотя Степан этот сто лет был ей не нужен, и перевела разговор на Алену.
– Но ты мне расскажешь, в чем с ней дело? – спросила Розалия Степановна, провожая Ксению.
– Послезавтра приеду утром и все расскажу! – Ксения прикинула, что завтра в полночь на ритуале должно все решиться.
Стены города Черноголовых скрылись за горизонтом.
Уш-Кун прибавил шагу: уже скоро он должен был дойти до становища своего племени. Он спустился в овраг, прошел по дну пересохшего ручья, вскарабкался по крутому откосу и увидел впереди поляну, на которой стояли шатры его соплеменников.
Поляна была пуста.
Как же так?
Они были здесь только вчера, когда Уш-Кун отправился в Ниппур.
Может быть, он сбился с пути, ошибся, вышел не на ту поляну?
Он прошел по траве, сожженной жестоким солнцем, дошел до растущего посреди поляны раскидистого дерева. Вот здесь, под этим деревом, его соплеменники каждый вечер разводили общий костер, вокруг которого они собирались, чтобы послушать рассказы стариков о схватках с другими племенами, об удачных охотах, о набегах на поселки земледельцев.
Да вот же следы этого костра!
Угли и обгорелые головешки женщины племени зарыли, чтобы скрыть следы становища, но обгорелая трава и остатки золы выдавали это место достаточно ясно для такого опытного следопыта, как Уш-Кун.
Значит, Уш-Кун не ошибся, он пришел на стоянку своих соплеменников – но стоянка опустела, люди ушли отсюда, не дождавшись его.
Должно быть, их кто-то спугнул…
Уш-Кун почувствовал одиночество.
До сих пор, даже уходя далеко от стойбища, он чувствовал себя частью племени, знал, что всегда может вернуться к родным шатрам, знал, что его там ждут.
И вот – соплеменники ушли, оставив его один на один с бескрайней степью, полной опасностей.
Уш-Кун тяжело вздохнул.
