как разбитый бокал.
Осторожно открыв дверь, она остановилась, напрягая слух и пытаясь услышать незваного гостя, но в квартире стояла полная тишина, за исключением эха ее шагов в пустоте. Роза поспешила в спальню, к своему тайнику. Отогнув обои, она подняла доску и засунула руку внутрь в поисках тетрадей.
Тетради лежали на месте.
Она вытащила их и положила на пол рядом с собой. Тетрадей накопилось уже семь, педантично датированных и полностью заполненных аккуратными строчками ее красивого почерка. Перелистывая страницы, Роза в очередной раз удивилась неведомо откуда возникшему писательскому порыву, так захватившему ее. Возможно, писательство — это способ отгородиться от окружающего мира, отделиться от него. Спрятаться внутри себя в укромном, самой себе до конца не понятном месте. Или, как Джейн Эйр на вересковой пустоши, попытаться расслышать призрачные голоса в клубящемся вокруг тумане.
Роза не отличалась избирательностью и записывала в тетради все подряд — от размышлений и случайных мыслей, просто нескольких слов или понравившейся фразы до рассказов, стихов, дневниковых записей. С начала ее романа с Мартином прошел уже год, но она неизменно уклонялась от обсуждения своей личной жизни с подругами и родней, не открываясь полностью даже Хелене, и дневник оставался единственным местом, где Роза могла попытаться проанализировать свои чувства. Все отражалось здесь: от знакомства и первых поцелуев до разочарования после первой ночи с Мартином.
«Я ожидала чего-то большего».
Чем дальше длились их отношения, тем сильнее она терзалась чувством вины перед его женой.
«Хельга возненавидела бы меня, если бы узнала. Но она не в силах ненавидеть меня так, как ненавижу себя я».
И дальше:
«Почему Мартин вечно спрашивает меня, о чем я думаю? Каждый раз моя первая реакция — скрыть правду. Чем мы ближе, тем дальше от него я хочу быть. Нормально ли это, или изъян моей натуры?»
Перелистав страницы, она дошла до последней записи: загадочной фразы, на которую наткнулась в Лондонской библиотеке. Фразы, заставившей ее испытать трепет возбуждения, а Эрнста Кальтенбруннера, нашедшего свернутый в трубочку клочок бумаги на дне сумочки, учинить допрос. Роза записала фразу в дневнике без комментариев, просто чтобы не забыть:
«Начало всегда сегодня».
Несмотря на усталость и издерганные нервы, Роза испытала острое желание немедленно изложить на бумаге все то, что случилось с ней за последние жуткие двадцать четыре часа. Она знала, что это поможет успокоиться и осмыслить произошедшее. Может быть, удастся превратить кошмар прошлой ночи в очередную заметку, или, по крайней мере, сохранить это для истории.
Роза решила так и поступить: сварить черный кофе покрепче, сделать бутерброд, устроиться за столом и начать писать.
Она все еще сидела на корточках с тетрадями на коленях, когда в тишине что-то скрипнуло. Подняв голову, прислушалась, пытаясь отсечь посторонние шумы. Из пивной на углу доносился отдаленный звон стекла, где-то под землей рокотал поезд подземки, этажом выше стрекотала швейная машинка, а из соседней квартиры слышался вечный лающий кашель Эльзы Боттомли.
Роза ждала, замерев как заяц, но ничего не могла различить, только шестое чувство подавало сигнал тревоги, от которого звенело в ушах.
Быстро засунув тетради обратно в тайник, она задвинула доску, закрыв ее обоями, и придвинула кровать вплотную к стене. Потом встала, на цыпочках подошла к двери и рывком распахнула ее.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава двадцать пятая
В грязном переулке неподалеку от Чайна-тауна, у подножия головокружительно крутой подвальной лестницы, на кирпичных стенах которой поблескивали струйки воды из прохудившейся водосточной трубы, притаилась черная обшарпанная дверь с грубо намалеванной надписью: «Джаз-таун». Посетители клуба мнили себя гражданами мира.
Должно быть, когда-то здесь находился склад, но теперь закопченные стены отмыли, а в центре соорудили небольшой деревянный помост для граммофона. Несмотря на регулярные рейды полиции, идея «Джаз-тауна» заключалась в том, чтобы создать у посетителей ощущение запретной вольности. Здесь играла американская музыка, что не запрещалось, но репертуар был на грани дозволенного Министерством культуры, запретившего свинг и тем более записи чернокожих исполнителей. Из женщин сюда допускались только гели, а среди мужчин значительную долю составляли работники самого Министерства культуры, которым нравилось считать себя людьми широких взглядов, в отличие от коллег, служивших в более пуританских учреждениях. Изредка попадались даже мужские пары, которых связывало явно нечто большее, чем дружба, за что в любом другом месте их прямиком отправили бы в лагерь.
Танцевальную площадку окружали столики, а вдоль стен тянулся ряд отделенных занавесками ниш, освещенных лампами под розовыми абажурами, дававших света ровно столько, чтобы двое собеседников могли видеть друг друга, а все остальное оставалось в тени.
Оливер Эллис усадил Розу и устроился напротив.
Под лампами клубился сигаретный дым. В зале толклись танцующие пары, в свете люстры мелькали обнаженные руки женщин, поблескивали фальшивые бриллианты и знаки различия на форме мужчин, но в коконе розоватого света создавалось впечатление отрезанности от всего остального мира, словно нет никого, кроме них двоих.
Оливер разлил по бокалам союзный джин, маслянистый и горький, как лекарство.
— Еще раз извини, что напугал. У меня нет такой привычки. Просто вспомнил, что в Оксфорде я предлагал тебе как-нибудь вместе выпить.
— Да, но ты не говорил, что будем пить союзный джин.
— Тогда ты не пошла бы. — Он приглашающе поднял бокал.
Роза слабо улыбнулась. События последних суток перевернули ее жизнь и выбили почву из-под ног, но сейчас, в компании кажущегося безобидным Оливера Эллиса, в этом теплом дымном подвале, она обрела некое убежище от хаоса бытия.
Она попыталась вспомнить, как относилась к нему раньше. Несмотря на их близкое соседство в конторе и его непрестанные шуточки и ехидные замечания о работе, она мало что слышала о нем. Пожалуй, он всегда оставался загадкой, однако не настолько волнующей, чтобы ломать голову в попытках разгадать.
— Откуда ты знаешь это место?
— Иногда захожу сюда по вечерам. Когда хочется напиться и обо всем забыть.
Неудивительно. Алкоголь служил Союзу топливом, для большинства стало необходимостью регулярно забываться.
Роза огляделась и пожалела, что не надела что-то более подходящее случаю, чем натянутые второпях блузка и узкая юбка: все остальные гели в заведении демонстрировали свои вечерние платья. Ее взгляд наткнулся на человечка с колодой карт в руках, кочевавшего от столика к столику.
Оливер тут же отреагировал:
— Стоит посмотреть. Местный фокусник.
Это был потрепанный мужчина за пятьдесят в вытертой бархатной куртке, галстуке-бабочке, со свисающей изо рта сигаретой и портфелем с линялой надписью «Кудесник Стэн. Карточный виртуоз».
Своими ловкими гибкими руками кудесник Стэн тасовал,
